Минута истории(Повести и рассказы)
Шрифт:
Юлия подошла ближе и увидела высокого человека в шляпе и в широком пальто. Он протягивал шоферу конверт, говоря:
— Так вот, слушайте меня внимательно: передадите это товарищу Чудновскому — его назначили комиссаром Зимнего. Он там, во дворце. Добавьте на словах, что я просил немедленно установить охрану в Эрмитаже на случай возможных эксцессов со стороны несознательных элементов.
Он обернулся, и Юлия узнала Луначарского.
— Вы тоже в Зимний? — нетерпеливо спросил он. — Найдите обязательно Чудновского. Было бы позорным для революции
— Хорошо, — сказала Юлия. — Я еду.
Шофер распахнул перед ней дверцу кабины.
— Сюда, барышня, — сказал он. — А то не просквозило бы на ветру.
Ярославцев стоял у решетки дворца среди арестованных защитников Зимнего. Он был бледен и с тайным ужасом ждал расправы, смерти.
После того как его товарищи, бросив оружие, сдались восставшим, прошло уже более часа. Он слышал, как бушевала площадь, когда вывели из дворца министров Временного правительства.
Но скоро все стихло: министров отправили в Петропавловскую крепость.
— А этих желторотых куда, товарищ комиссар? — спросил молодой красногвардеец, охранявший юнкеров.
Человек в кожанке, с усталым, серым от бессонных ночей лицом, внимательно посмотрел на притихших защитников дворца. Легкая усмешка мелькнула в уголках его губ.
— Офицеры тут есть? — спросил он.
— Офицеров мы отсортировали, — отозвался красногвардеец. — А с этими что будем делать?
Комиссар, казалось, задумался.
— Товарищ Чудновский! — окликнули его от ворот. — Вас разыскивают.
Комиссар обернулся. К нему спешила девушка в распахнутом пальто. Волосы ее выбились из-под панамки, и лицо пылало свежим, горячим румянцем.
— Пакет из Смольного, — сказала она, с трудом переводя дыхание и протягивая конверт. — Товарищ Луначарский просил вас позаботиться об охране художественных ценностей дворца.
Комиссар надорвал пакет и стал читать.
В это время тревожный взгляд девушки скользнул по толпе юнкеров. Лицо ее выразило мучительную боль, взгляд напрягся, отыскивая кого-то.
Ярославцев вздрогнул и опустил глаза. Он увидел Юлию, и сознание своей беспомощности, позора, стыда еще сильнее охватило его в эту минуту.
— Сережа, Сергей! — Едва не сбив с ног красногвардейца, Юлия бросилась к Ярославцеву, прижалась к жесткой шинели мокрым от слез лицом. Сердце ее отчаянно стучало. — Жив, жив! — твердила она. — Жив!
Все вокруг будто замерли в молчании, невольно тронутые этим бурно прорвавшимся чувством.
Ярославцев оставался неподвижен. Взгляд его блуждал растерянно. Давно уже, с тех пор как умерла мать, никто на свете не тревожился так о его судьбе. И он стоял, готовый разрыдаться, обессиленный жалостью к самому себе.
Чудновский сунул прочитанную бумагу в карман.
— Ну, что ж… — обратился он к толпе стоявших перед ним юнкеров. — Кто еще раз осмелится поднять оружие против народа, пусть знает: пощады больше не будет!
Он резко повернулся и махнул рукой.
— Пусть все отправляются по домам!
— Так
Юнкера оторопело задвигались, затоптались на месте, затем один за другим, выворачивая карманы, стали проталкиваться к проходу между двумя вооруженными красногвардейцами, и, как подстегнутые, исчезали в темноте.
Ярославцев все еще находился в каком-то оцепенении. Казалось, он не отдавал себе отчета в том, что произошло.
— Иди же, иди! Вас отпускают! — услышал он задыхающийся шепот Юлии. Ее сияющие глаза в пушистых ресницах были устремлены на него. — Иди же, иди! — повторяла она и всем своим тоном и улыбкой и этим коротким «ты» как бы возвращала его к жизни, стараясь вывести из оцепенения. — Ты свободен, понял?
Он очнулся наконец и, поддерживаемый ею, сделал первый самый трудный шаг прочь от унижения, страха, стыда, которые испытывал все это время. Он пробормотал свое «даю слово» двум красногвардейцам и, как все другие юнкера, прошел мимо, пряча пристыженный взгляд и все еще боясь поверить случившемуся.
Только спустя час, стоя вместе с Юлией на набережной Невы за Летним садом, слушая тихий рокот струящейся сильной реки, Ярославцев по-настоящему понял, что остался жив. На губах его мелькнула кривая, будто пьяная усмешка, он провел ладонью по своему разгоряченному лбу и крепко сжал руку своей спутницы. Милые глаза ее светились перед ним в полутьме.
— Ты ведь действовал по приказу своего начальства. И все это понимают, и никто не хочет тебе зла, — горячо убеждала и успокаивала его Юлия.
Она была искренне уверена тогда, что ни один человек не может сознательно идти против революции, против свободы, равенства и справедливости. И всего менее может сделать это такой славный юноша с грустным и нежным лицом. Она мало знала Ярославцева, так же как и он мало знал ее, по она уже любила его и не могла да и не хотела думать иначе…
Ночь была на исходе, когда юнкер Ярославцев подошел к подъезду дома на Фурштадской, где жили Берги.
Ему открыла испуганная и заспанная горничная Глафира.
Он хотел подняться в комнату сестры, по Глафира сказала, что там не отапливается, и посоветовала пойти в кабинет Берга, где есть камин. Но Ярославцев недолюбливал мужа сестры. Олег Леонидович Берг всегда казался ему человеком заносчивым и надменным. И теперь Ярославцеву не хотелось идти в его кабинет. Постояв немного в нерешительности, он отворил дверь в детскую, где когда-то любил возиться с маленькими детьми Ксении. Тут еще стоял у стены игрушечный конь с нарисованным на спине седлом и под этажеркой валялась сломанная кукла-голыш. Юнкер опустился на канапе. Никогда еще он не был так близок к смерти, как в эту ночь, и никогда еще не испытывал такого счастья нежности и любви. Некоторое время он сидел неподвижно, все еще вспоминая о Юлии, затем внезапная усталость тяжело овладела им. Он лег, прикрылся шинелью и тотчас уснул.