Мир без лица. Книга 1
Шрифт:
Вот и весь результат трехдневного общения Мулиартех с дебильным дитем воздуха. А чего бы ты хотела, бабуля?
Но бабка выглядит подозрительно довольной. Ей, похоже, удалось узнать все, что нужно. А я… я ничего не понимаю и чувствую себя настолько беспомощной и глупой, что просто… злюсь. Сижу напротив безучастного глейстига с физиономией ничуть не более осмысленной, чем у несчастной козлоножки, и мечтаю о том, как вернусь к своим завалам порванного, поломанного и перепутанного хламья. Сгребать лопаткой сор по углам — все, на что я гожусь. Какого черта Мулиартех пытается сделать из меня следователя, когда я по уму — уборщица?
— Успокойся! — вдохновляет меня бабка. — Выброси из головы постороннее. Не дуйся. Подумай еще раз: что нам это дает?
— Что проклятую козу запрограммировал Аптекарь. Мы это знали задолго до того, как ты притащила это уе… увечное созданье в свой дом.
— А КАК он ее запрограммировал?
— Телепатически. Внутренним голосом. Она шизофреничка, коза твоя.
— Хорошо! — Мулиартех не издевается. Бабка действительно рада тому, что я назвала глейстига шизофреничкой. — Дальше!
— Да куда уж дальше-то. Ну, залез он ей в башку, ну, говорит ей, что делать. Ну, отнял у нее способность танцевать, единственное умение глейстигов. А тут вдруг вернул. Ненадолго. Она, естественно, последний разум от счастья потеряла, рванула выполнять приказание. Все.
— А тебе мало? — изумляется Мулиартех. — Смотри, сколько ты всего открыла: отец лжи научился поселять в головах детей воздуха человеческие болезни! Ты только представь себе — глейстиг, страдающий шизофренией!
Ах, какой феноменальный уникум и уникальный феномен. Можно подумать, несчастная коза не душевным недугом приболела, а начала нести золотые яйца.
С другой стороны, никто из фэйри не болеет психическими заболеваниями. Попросту нечему там болеть. У нас ее нет, психики. Каждый из нас — часть своей стихии, неотъемлемая, гармоничная часть. Мы дышим, двигаемся, думаем и ощущаем, как велит нам море, воздух, огонь. Мы не вступаем со стихиями в конфликт. Мы не пытаемся противостоять реальности, мы растворяемся в ней. И не постепенно, а сразу, как только открываем глаза в глубине своих океанов — водяных, небесных, подгорных. Каким образом Аптекарю удалось перенастроить сознание самого примитивного из фэйри на полноценный конфликт с действительностью?
Я встаю со стула и подхожу к Сорахе. Та поднимает голову и смотрит на меня взглядом больного животного. У нее страшные глаза. Истинные фэйри смотрят иначе. В глубине зрачка у нас таится невозмутимость самой природы. Боль сердца, волнения души, игры разума — только легкое возмущение на поверхности. Бездна всегда спокойна и всегда права. Она защищает нас в самые тяжелые минуты, она бережет нас от человеческих кризисов, она рождает нас и принимает обратно. Всех. Даже таких древних и неугомонных, как морской змей Мулиартех.
Если эта опора покачнется, мы потеряем главное, что имеем. Мы потеряем свою стихию.
— Ты уже оповестила Племена Дану? [27] — оборачиваюсь я к Мулиартех. Та лишь отводит глаза.
Не любит мать рода детей воздуха. Старые счеты, старые обиды. Войны, о которых даже море помнит смутно, — это ее войны. И сколько от тех воспоминаний ни отнимай, они все еще саднят.
— Бабуля… — шепчу я. — Они тоже в опасности. Воздушный океан в опасности. Ты же их знаешь, дурачков безбашенных… Они и так не очень-то разумны, одно название, что разумная раса!
27
Племена богини Дану, иногда не вполне корректно именуемые «Туаха», «Туатха» или просто «туаты» (ситхи, дану), часто встречаются в литературе фэнтези, обычно в смешении с образами эльфов. Легенда утверждает, что в Ирландию Детей Дану принесли по воздуху темные облака, застилавшие солнечный свет в течение трех дней. По второй версии, Племена богини Дану прибыли, как и все их предшественники, на кораблях, но разрушили их сразу после высадки на берег — прим. авт.
— Нищему пожар не страшен, — резко произносит Мулиартех. — Наркодилеры они, эти ублюдки Дану. Все, поголовно.
Новое дело. И новый термин применительно к дружественно-враждебному племени.
— Наркодилеры? — в мозгу у меня проносятся образы убогих, изношенных существ, мечтающих об одном — чтобы окружающая действительность отступилась от них, схлынула, будто волна с избитой морем скалы — и никогда больше не возвращалась. Как-то не вяжутся эти преступные страдальцы с представлениями людей о Детях Дану, «самых красивых, самых изысканных в одежде и вооружении, самых искусных в игре на музыкальных инструментах, самых одаренных умом из всех, кто когда-либо приходил в Ирландию», если, конечно, не врут средневековые барды…
Ада смотрит на меня терпеливо-раздражительно. Ей хорошо удается эта противоречивая гримаса.
— Ты чем слушаешь, женишок? Я уж не спрашиваю, чем ты думаешь… Про что ни расскажи, все на род человеческий примеряешь. И даже не на реальный человеческий род, а на масс-медийный эрзац. Сколько же нам с тобой биться, чтобы ты на привычные вещи с другой стороны посмотрел? — вздыхает Ада. — Подумай о тех, для кого доставление и получение радости — предназначение и смысл жизни, а не противоправная деятельность, подлежащая искоренению… Дети воздуха наслаждение людям несут, понимаешь? Эйфорию, удовлетворение, кайф. Все то, о чем вы молите небеса, даже когда молчите, уткнувшись взглядом в носки собственных ботинок.
— По-твоему получается, эти… данайцы никакие не наркодилеры, а великие труженики! — усмехаюсь я. — Трудоголики.
— Правильно! — хлопает меня по плечу Ада. — Только для них доставить удовольствие — такой же кайф, как и для того, кого они осчастливили.
— Труд есть высшее наслаждение. Утопия в отдельно взятом воздушном океане. Вот теперь образ принимает гармоничные очертания. Значит, глейстиг несла счастье в массы… в массы меня, а вы ей помешали?
— Человек не создан для такого объема счастья, — хихикает Морк. — Дети воздуха — они ж горят на работе! И вы горите вместе с ними. Как бенгальские огни — красиво и окончательно.
— А мы, между прочим, учимся ограничивать себя! — звучит из моего любимого кресла, на данный момент заваленного женской одеждой, которую удалось спасти из разоренного Адиного гнезда.
Прямо на куче шмотья восседает кто-то… или что-то… прозрачное такое. Внутри едва обозначенного силуэта воздух словно прессуется, сгущаясь в тело. Трехмерная компьютерная графика в трехмерной реальности. Я завороженно наблюдаю, как прозрачное нечто наливается краской и фактурой. Причем довольно знакомой фактурой. Вот и ссадина на лбу знакомая, и синяк на подбородке, который так болит во время бритья, и рука на перевязи. Я. В первый раз я увижу собственное лицо, хотя и не в лучшем его — лица — состоянии. «Это просто праздник какой-то!»
Мой двойник восседает на останках Адиного гардероба, точно падишах на тахте. Или на чем там сидят падишахи?
— А ну брысь! — рычит моя бывшая (надеюсь, что бывшая) невеста. — Не мог на чем-нибудь другом материализоваться?
— Адочка, рыбка моя, меня притягивает все красивое, ты же знаешь! — улыбаюсь второй я демонической улыбкой. — Какая прекрасная штучка! Это, кажется, называется «боди»? — и я — он — вытягивает из-под седалища один из тех предметов женского белья, которые красивые женщины себе не покупают. Им такое покупают влюбленные мужчины, не понимая, что делают подарок себе и только себе.