Мир без милосердия
Шрифт:
— Не могли бы вы сказать несколько слов о предстоящем судебном процессе, возбуждаемом против Британской авиационной компании? Это, кажется, тоже входит в ближайшие планы клуба?
Вопрос был задан в преотвратной форме — ничего особенного не спрошено и спрошено слишком много, объяснять вроде нечего, но отвечать надо. Дональд посмотрел на Мейсла, предлагая говорить ему.
— Стоит ли сейчас толковать о процессе, когда вас, наверно, интересуют виды на сегодняшнюю игру? Тем более, вопрос отнюдь не спешный. Давайте сегодня займемся сегодняшними делами, а завтрашними — завтра, — попытался
— Мне бы хотелось повторить свой вопрос и получить на него ответ, — проговорил Берт настолько громко, что было слышно во всем зале. — Может быть, вопрос и не очень спешный, но в нем — законный интерес к настойчивым слухам в футбольных кругах. Если, конечно, у директоров клуба есть какие-то свои, скрытые мотивы, можете не отвечать.
И Дональд и Мейсл прекрасно понимали: подобная навязчивость ведет к одному — придется отвечать. Если совет директоров не желает, чтобы завтра в прессе замелькали всевозможные догадки, домыслы и заявления, будто руководство клуба «Манчестер Рейнджерс» затевает темное дело, о котором даже не желает говорить. Вот уж поистине пресс-конференция — палка о двух концах!
Мейсл снова заговорил в обтекаемых выражениях о трудностях клуба после мюнхенской катастрофы.
«Интересы английского футбола требуют, чтобы клуб был на высоте. А высота — это деньги. И нет ничего странного в требовании клуба о возмещении убытков, действительно нанесенных ему».
Поначалу объяснения Мейсла показались удовлетворительными, и присутствующие стали терять интерес к этому вопросу, понимая, что Мейсл ничего, кроме уже сказанного, не сообщит. И тут сосед Берта, Дон не знал его, спросил:
— А как относятся семьи погибших к тому, чтобы имена их отцов, мужей и сыновей стали предметом судебного торга?
— Во-первых, это слишком громкие слова, хотя мы нередко и любим их, — отпарировал Мейсл, подразумевая под «мы» прессу и стараясь выиграть время. — Во-вторых, процесс во многом преследует и их личные цели — материальную помощь семьям бывших игроков. Это наша святая обязанность. Клуб никогда не бросал в беде своих членов, что бы с ними ни случалось.
И Мейсл принялся рассказывать о славных традициях клуба, явно уводя разговор в сторону.
Большинство журналистов решили, что вопрос стоит взять на заметку. Настроение журналистов уловил и Мейсл. Ни о какой откровенности и непринужденности, которые установились в начале встречи, говорить не приходилось.
Дональд смотрел на происходящее как на хорошо поставленный спектакль и, кажется, был единственным, кто остался доволен его финалом.
«Мейсл — умный человек. Неужели он не понимает и не поймет даже теперь, что, начнись процесс, многие закулисные дела клубной администрации будут преданы огласке, совсем для него нежелательной. Найдутся силы, которые посмотрят на процесс не так, как смотрит он, Мейсл. И тогда разразится страшный скандал, от которого по швам расползется вся добропорядочная репутация клуба!»
Через пятнадцать минут пресс-конференция была поспешно закрыта, рассыпавшись на десятки маленьких конференций за каждым столом.
11
После пресс-конференции раздраженный Мейсл сразу же поднялся к себе, и Дональд увидел его только на стадионе из ложи прессы.
Президент расположился на скамейке за воротами вместе с Марфи, старшим тренером и Ральфом Мейем, который сегодня не играл. Мейсл, одетый в черное пальто, с пестрым кашне на шее, сидел, тяжело уперев руки в колени, самодовольно поглядывая кругом.
Прямая противоположность Мейслу — Элмер Бродбент. Старший тренер за долгие годы работы так и не научился владеть своими чувствами во время матча. Энергичный, собранный, иногда излишне суровый, на тренерской скамье стадиона он преображался и становился едва ли не самой экзотической фигурой любого матча. Он кричал, махал руками, взывал к игрокам, которые не слышали его заклинаний, закидывал голову в порыве возмущения. И сидя великолепно дублировал головой и ногами каждый финт и каждый удар, который совершался на поле. Бродбент был похож на заводную игрушку, хозяин которой забыл, как остановить механизм.
Рядом с ним развалился на скамье Ральф Мей в легком модном коротком плаще, без головного убора и в перчатках. Он выглядел денди, случайно попавшим на эту заветную скамейку творцов футбола.
Марфи уткнулся в ладони, лишь время от времени подавая ведомые только ему да Преггу, вратарю манчестерцев, знаки.
А на поле развертывались события, не менее неприятные для Мейсла, чем происшедшие несколько часов назад на пресс-конференции.
Матч на кубок страны проходил совсем не так, как того хотелось бы манчестерцам. Уже на четвертой минуте мяч оказался в сетке ворот Прегга. Дурное начало, тем более для кубкового матча. Сто тысяч сторонников «Глазго Рейнджерс» мощным воплем приветствовали успех своей команды в поединке двух «рейнджерсов». Рев не смолкал ни на минуту, лишь подобно морскому прибою то нарастая, то спадая, то нарастая вновь.
Вообще «Иброкс стадион», колыбель «Глазго Рейнджерс», славился националистическими настроениями и буйным характером своих зрителей. Глядя, как восточная трибуна размахивает знаменами клуба, раскачиваясь из стороны в сторону, ряд налево, ряд направо, Дональд подумал, что это пляска знамен на фоне яркой рекламы «Декстросола» так и не кончится до финального свистка.
«Танец безумных дикарей!» — мелькнуло у Дональда.
Жалкие крики тысячи болельщиков, прибывших из Манчестера, растворились в общем реве стадиона и не были слышны.
Команда играла в атмосфере, накаленной до предела, в атмосфере предвзятости и враждебности.
Дональд представил себе, что происходит на «Иброкс стадион» в дни жестоких поединков команд «Глазго Рейнджерс» и «Селтик», давно вышедших за рамки обычных спортивных состязаний. Каждый футбольный матч превращался в бурное проявление старых религиозных разногласий.
За спиной этих команд стоят две религии — католическая и протестантская. Никому на трибунах уже нет дела до третьей — футбольной религии, ради которой, собственно, и собрались сто тысяч человек. Свисток судьи к началу матча, по злой иронии судьбы, — сигнал к началу борьбы, которая охватывает трибуны.