Мир будущего в научной фантастике

Брандис Евгений Павлович

6

Первые попытки изображения будущего общества были сделаны в советской литературе в двадцатых-тридцатых годах. Едва ли не первым и самым значительным в то время социально-фантастическим произведением была повесть Вивиана Итина «Страна Гонгури» (1922). Молодой писатель-большевик, только что сменивший винтовку на перо, поставил перед собой чрезвычайно сложную и благородную задачу- нарисовать картину восторжествовавшего коммунизма, каким он представлялся романтическому воображению комиссара Красной Армии.

На каждой странице повести можно найти подтверждение удивительной прозорливости В. Итина.

В неясных контурах будущего он увидел такие свершения человеческого гения, которые только сейчас, да и то чаще в виде гипотез становятся достоянием научной мысли. Это — не только «постижение» природы времени и тяготения, но и такие планируемые в нашу эпоху задачи, как телевидение в масштабах космоса, как исследование всех соседних планет, как полная автоматизация производства и т. д.

Писатель создает пленительные картины прекрасной страны Гонгури: «Среди садов, на много миль друг от друга, поднимались громадные литые здания из блестящих разноцветных материалов, выстроенные художниками и потому всегда отличные друг от друга. Эти дворцы строились так, чтобы казаться гармоническим целым с природой…»

В книге Я. Окунева «Грядущий мир» (1923), несмотря на то, что он отдал дань модному в те годы «футуристическому стилю», была намечена правильная тенденция: творческий вдохновенный труд — основная жизненная потребность людей эпохи коммунизма.

Инженер В. Никольский в повести «Через тысячу лет» (1927) основное внимание уделяет возможным техническим достижениям будущего. Посадив своих героев в фантастический «хрономобиль», он заставляет их увидеть в XXX веке поистине необыкновенные свершения свободного и счастливого человечества. Люди научились управлять биологическими процессами; открыли способ получения искусственного белка; овладели энергией атома; решили проблему межпланетных сообщений; изменили климат Земли и т. д.

Э. Зеликович, автор романа «Следующий мир» (1930) под непосредственным влиянием Уэллса («Люди как боги») перенес своих героев в мир «четвертого измерения», на одну из планет, заселенных высокоразумными существами, во всем подобными людям. Но в отличие от Уэллса советский писатель преисполнен уверенности, что нарисованная им картина идеальной общественной организации — не утопия, а предвидимое будущее человечества.

Проникнута горячей верой в безграничные возможности свободного созидательного труда и повесть Я. Ларри «Страна счастливых» (1931). Писатель попытался домыслить начавшийся гигантский процесс переустройства мира и представить социализм в состоянии полного расцвета.

Заглянуть на несколько десятилетий вперед попытался и Александр Беляев в своих романах «Звезда КЭЦ» (1936), «Лаборатория Дубльве» (1938) и «Под небом Арктики» (1938). К сожалению, эти произведения в художественном отношении значительно уступают его ранним книгам, принесшим писатели известность. Рисуя, подобно другим авторам коммунистических утопий, преображенные города, чудесную архитектуру, комфортабельный быт, искусственное управление погодой, всевозможные завоевания науки, поставленные на службу здоровью и продлению жизни человека, Беляев не справился с главным — не сумел показать людей, уже шагнувших в будущее.

Вслед за Беляевым переносили своих героев в условия только что сложившегося коммунистического строя и другие советские авторы. Но как ни величественна картина грандиозного строительства и переделки климата Арктики в романах Г. Адамова «Изгнание Владыки» и

А. Казанцева «Полярная мечта» («Мол Северный»), — эти авторы, отталкиваясь от схемы «производственного романа», не ставили, да и не могли поставить своей главной целью изображение новых психологических и нравственных качеств человека будущего.

В период культа личности Сталина писатели-фантасты по понятным причинам были лишены возможности заглядывать далеко вперед. Вот почему в 40-х — начале 50-х годов в нашей литературе утвердилась и господствовала «фантастика ближнего прицела», сыгравшая безусловно тормозящую роль в развитии этого жанра. И только после XX съезда КПСС научная фантастика активизировалась.

1957 год — год запуска в Советском Союзе первого в мире искусственного спутника Земли — ознаменовал собой новый качественный скачок в истории науки и техники и вместе с тем определил исторический рубеж в формировании новейшей научно-фантастической литературы. Многое из того, что было создано до этого, просто перестало быть фантастикой, а в лучшем случае перешло в разряд научно-художественных произведений с довольно скромным заглядом в завтрашний день.

И только в свете всемирно-исторических событий, связанных с первыми победами человека в космосе, с особенной силой зазвучали вещие слова Ленина, сказанные им в 1920 году в беседе с Гербертом Уэллсом. Вот эта запись, сделанная английским писателем:

«Ленин сказал, что, читая его (Уэллса) роман «Машина времени», он понял, что все человеческие представления созданы в масштабах нашей планеты: они основаны на предположении, что технический потенциал, развиваясь, никогда не перейдет «земного предела». Если мы сможем установить межпланетные связи, придется пересмотреть все наши философские, социальные и моральные представления, в этом случае технический потенциал, став безграничным, положит конец насилию, как средству и методу прогресса».

Известный советский фантаст И. Ефремов, чутко уловив дыхание времени, опубликовал «Туманность Андромеды» — новаторское произведение, приблизившее научно-фантастическую литературу к уровню философских и научных идей современности. Величайшие завоевания науки и техники будущего поставлены писателем в прямую зависимость от социального прогресса. В своем романе И. Ефремов нарисовал широкую и разностороннюю картину высокоразвитого коммунистического общества Земли.

Когда он писал в 1956 году «Туманность Андромеды», первый искусственный спутник еще не был запущен, а приведенная запись беседы с Лениным, сделанная Уэллсом, была еще неизвестна. И тут особенно важно отметить, что мысль Ефремова развивается примерно в том же направлении, Он говорит в своем романе о величайшем цивилизующем и прогрессивном значении межпланетных экспедиций и обмена информацией по Великому Кольцу Миров.

Позже Ефремов так сформулировал замысел своей книги, родившийся в полемике с произведениями западных писателей, посвященными завоеванию космоса;

«У меня возникло отчетливое и настойчивое желание дать свою концепцию, свое художественное изображение будущего, противоположное трактовке этих книг, философски и социологически несостоятельных… Всей этой фантастике, проникнутой мотивами гибели человечества в результате опустошительной борьбы миров или идеями защиты капитализма, охватившего будто бы всю Галактику на сотни тысяч лет, я хотел противопоставить мысль о дружеском контакте между различными космическими цивилизациями».