Мир человека в слове Древней Руси
Шрифт:
Братья прекрасной Стратиговны, отправившись мстить ее похитителю за честь сестры, «не доидоша греческаго града за пятьдесят поприщ и сташа на поле», ждали противника; значит, поле — открытое пространство, свободное «место», поскольку желание братьев противоположно стремлению скрыться, тогда как посланцы их врагов «сташа вне града въ сокровенномъ мст» (Девг. деян., с. 38, 40). Поле долго понимается как местность открытая, свободная для «дела», каким бы оно ни было. После взятия Царьграда турками в 1453 г. «салтан возрадовася и посла град чистити, улицы и поля» (Пов. взят. Царьград., с. 262); и дальше в памятнике городская площадь неоднократно называется полем. Слово площадь в современном значении появляется позже, чем поле. Это не полое, т. е. пустое место (как поле), а место плоское, т. е. ровное. Внимание перемещалось на другой признак именования, но случилось это гораздо позже, когда возникла необходимость в разграничении таких двух пространств: «пустое» — «ровное». Герои Липицкой битвы еще не разграничивают этих
Площадь всего лишь пространство, важное и само по себе, а поле необходимо заполнить живыми существами, и только тогда оно становится местом действия. Воинские повести средневековья переполнены точными указаниями на то, как «срте его в татарскомъ пол, на рц Дону» (Жит. Дм. Донск., с. 212), «на Калском поле Половецкой земли» (Пов. Никол. Зараз., с. 176). Куликовское поле тоже не «ровное место» (это поле холмисто), а воинское действо, битва, и «многое его литовьское воиньство излзшее на ня в поле» (Пов. Ион., с. 352). Обычно слово поле используется теперь в описаниях боя: «на тх полях [у Боровска] бой с ними поставимъ» (Пов. Угр., с. 516), «и бысть имъ бой и сча зла у града у Суздаля на поли» (Сев. свод, с. 422, 1445 г.), «Никита же наде его [царевича Муртазу] в поле и перезва его к великому князю [служить]» (Пов. моск., с. 398). Позже, в новых условиях феодального быта, когда окрепшее государство уже не терпело свободных воинов — «полениц», такое поле стали называть «диким полем», т. е. вольницей — местом, свободным от власти с любой стороны. «А украинныхъ городовъ дтемъ боярскимъ, которые бьют челом государю въ помстье на порозжие земли, на дикое поле, давать исъ порозжих земель изъ диких поль...» (Улож. 1649 г., с. 100); становится ясной разница между диким полем и прочими «порожними местами», которых много накопилось в средневековом хозяйстве; «учнуть государю бити челомъ о помстьяхъ и о помстныхъ пустошахъ, и о порозжихъ земляхъ, и украинныхъ городовъ о дикомъ пол...» (там же, с. 124).
Со словом поле стало связываться и представление о судебном поединке, как полагают историки, с XII в. (Беляев, 1855). Если в судебном разбирательстве нет доказательств или оправданий ни с одной из сторон, назначают «божий суд» — схватку ответчика и истца; схватка происходила наедине, без свидетелей, в поединке не использовали ни железо, ни воду, ни огонь, бились чистым оружием — палицей («дреколье» — говорит летописец). После похищения Стратиговны Девгений вызывает на бой («пусть судьба решит») отца и братьев невесты: «Азъ еду из града и пожду васъ на поле» (Девг. деян., с. 12), но когда противники помирились, то для радостной встречи обмена подарками Девгений и тесть съезжаются также вне города, но уже не на «поле»: «и совокупишася с нимъ на единемъ мст» (там же, с. 15); это просто «место» свидания, не предназначенное ни для судебного поединка, ни для боя.
Как бы нам ни хотелось возвести этот рыцарский обычай к языческим временам, но в тексте «Русской Правды» вставки о судебном поединке «на поли» известны только в поздних списках, не раньше XV в. (Тихомиров, 1941, с. 134). В тех княжествах и землях Руси, где понятие личной чести держалось твердо, закон поддерживал это право судебного «поля». В «Псковской Судной грамоте» XV в. говорится о нем уверенно и неоднократно; «хочеть — на поле лезеть» (с. 4), «и битися на поли» (с. 25), причем оказывается возможным и «жонки з жонкою присужать поле» (с. 25), хотя трудно себе представить женщин с дубинами в чистом поле; скорее всего, вместо них сражались наемные мужики. Поединок вели до первой крови, и иноземец в Пскове записывает в 1607 г.; «Я с тобою о том на поле изыматься! Кому бог ни пособит, да свою кровь льешь на поле» (Фенне, с. 189). Церковь запрещала «поле», и впервые оно было признано только в «Судебнике» Ивана III: «А побиються на поли в заемном деле или в бою» (Судебник 1497 г., л. 1 об.) — в судебном поединке или в бою, разницы между этими «полями» не делается. Примеры известны в основном от XVI в. — времени расцвета судебных поединков как официальных форм судебной тяжбы. Образовались и формулы вызова, вот как в грамоте 1530 г.: « — Битись лзещи ли? — Битися лзю и съ иконою...» (Беляев, 1855, с. 47).
Строго говоря, «поле» — не поединок, поскольку в поисках божьего суда и «правды» поединщики не думали еще о личной чести, однако всегда предполагалось равенство противников в чистом поле: чистое поле — честный бой.
Обязательное уточнение поля — чистое поле — встречается долго в других значениях, например как "свободное пространство". Став термином, «просто» поле уже не нуждалось в уточняющем эпитете, смысл «чистого» включился в общее понятие о «поле боя». Но в других случаях определение было еще нужно для указания на контраст с «заполненным» пространством. Новые насельники прежде «диких» земель «сътвориша пустыню, яко поля чиста много» (Жит. Сергия, с. 342); для Епифания Премудрого в начале XV в. пустыня и чистое поле почти однозначны. Однозначны они и в XVII в. для казаков, ср. употребления в одном контексте: «и переселися здес в пустых мстах» (Пов. Азов., с. 190), «в пустыни непроходни» (с. 138), «кормитъ нас на поли господь» (с. 138). В конце XVI в. один из героев «Степенной книги» «отъ града Мурома проиде частымъ лсомъ и чистымъ полемъ». В конце XVII в. азовские казаки, сидя в осаде, отметили: «Все наши поля чистые от орды ногайския, где у нас была степь чистая, тут стали у нас однем часом, людми их многыми, что великия непроходимыя леса темныя» (Пов. Азов., с. 130). «Степь» конкретна, «поле» же, да еще «чистое» — отвлеченное собирательное представление об открытом пространстве. И степь, и поле могут быть чистыми, т. е., очевидно, свободными, в отличие, например, от непроходимых лесов. До нашествия врагов степь была чистым полем; после начала осады, наполненная врагами, она стала подобной темному непроходимому лесу. Вместе с тем в данном описании содержится уже и намек на новое значение слова: поле как место поединка. Это понятно, потому что в конце XVII в. былины были очень распространены.
Но есть и еще одно обстоятельство, сближающее «чистое поле» вокруг Азова с былинным «чистым полем»: чистое поле свободно от ногайской орды, т. е. от степных кочевников. Связь «поля», а затем и «чистого поля» с восточными кочевниками всегда явно или скрыто выражается, даже для фольклорных текстов она обычна, например в заговорах: «Пойду в чистое поле, в восточную сторону». Чистое поле почему-то всегда оказывается на востоке, кроме того, оно всегда — граница. В «Повести о Горе-Злочастии» молодец сначала попал «на чужу страну, дальну-незнаему», а затем, возвращаясь «на свою сторону», т. е. на родину, столкнулся с Горем:
Как будет молодец на чистом поле,
А что злое Горе наперед зашло,
На чистом поле молодца встретило,
Учало над молодцем граяти,
Что злая ворона над соколом (Горе, с. 46).
Если принять во внимание, что дальше говорится и просто о «поле» за «быстрой рекой», станет ясно, что в приведенном отрывке «чистое поле» представлено как межа, грань, место, на котором возможно столкновение с бедой, стычка с врагом. Ведь пока молодец находился на чужой стороне, за пограничьем, Горе его не донимало, хотя с ним приключались всякие беды.
Таким образом, после XII в. мы обнаруживаем чистое поле как продолжение древнего слова поле, скорее всего, потому, что само поле получило новое значение — "ровное безлесное пространство (обычно засеваемое по весне)". Это бытовое значение связано с хозяйственной деятельностью крестьянина. Героический смысл «поля», восходящий к легендарным временам пограничья, все чаще оказывается связанным с сочетанием чистое поле. И украинские выражения типа в чистім полі три тополі, и белорусские сказочные вроде у чыста поля паглядзеў выражают идею открытого пространства вообще, а не места поединка. Русский, украинский и белорусский по крайней мере до XIII в. развивались как один язык (древнерусский), поэтому можно полагать, что исходное значение нашего сочетания "открытое пространство" все это время и было основным, а чистое поле как "пограничье" оставалось поэтическим сочетанием, со временем утвердившимся только в русских текстах.
Развитие поэтических средств в произведениях устного творчества продолжалось неустанно. Если бы былины в своем нынешнем виде сложились еще в Древней Руси, как считают некоторые ученые, чистое поле означало бы только "открытое место"; если бы они сложились к началу XV в., как считают другие, устойчивое сочетание чистое поле имело бы одно значение "порубежное открытое место"; третье значение этого сочетания, которое на самом деле и дошло до нас, в своем развитии исходит из первых двух, но возникает не ранее конца XVI в., когда былина окончательно сложилась как жанр. На всех этапах развития значения сочетания внутренний его смысл сохранялся неизменным: чистое поле — промежуточный мир, в пределах которого герой и его противник равны друг перед другом и перед судьбой. Поэт К. Ваншенкин сказал:
«Выраженье в чистом поле
Задевает до сих пор,
И глаза слепит до боли
Нашей юности простор».
Мы заметили, что сказочный герой «чистому полю» предпочитает «белый свет». Чистое поле — это пограничная полоса, рубеж, на котором героя ждут испытания. Поле — первоначальное обозначение такого рубежа — знает и сказка: «в поле съезжаются — родом не считаются», т. е., другими словами, в бою не считаются с родовыми отношениями, с родством. Выражение странное, если учесть, что в древности поле как раз и было родовой границей. Поэтому можно полагать, что в волшебную сказку пословица попала довольно поздно, в эпоху разложения родовых отношений. В общем же поле в сказках почти не встречается, обычно герой просит: «Пусти меня ешшо по белу свету погулять!» — совсем не так, как герой былины. Обстоятельства его жизни складываются таким образом, что он вынужден гулять за порогом своего дома, вдали от родичей, во враждебном мире. Это и есть белый свет.