Чтение онлайн

на главную

Жанры

Мир человека в слове Древней Руси
Шрифт:

И все же можно установить, как из идеи рода проглядывает представление о народе; в Древней Руси он предстает простой людской массой, но это масса «своих». Чем больше и чаще стычки с «чужими», тем прочней единение этой массы, которая позже, уже за гранью Древней Руси, предстанет особым народом.

От общины, как бы кругами расходясь в разные стороны, создается реальный мир средневекового русича: свои и чужие, близкие и ближние, друзья и товарищи, соседи и сябры, гости и на самом дальнем порубежье враги. Прежнее представление о семье как «роде» заменяется понятием о семье как социально важной единице общества. Происходит также сближение с прежними терминами социального быта: брат как родич и брат как друг сливаются в нерасчленимом единстве; иногда и

вовсе неясно, «семейными» или уже социальными предстают в момент своего зарождения те или иные термины. Единственно, что видно отчетливо, — это то, что наименования, связанные с «мужской» половиной рода человеческого, развиваются постоянно и стремительно, тогда как терминология «женской» половины образует некую замкнутость и в словах, и в понятиях.

Родной «дом» противопоставлен «белому свету», но неотвратимо растут в сознании человека они оба: дом — вглубь, а белый свет — вширь.

Дом наполнен многими предметами и людьми. Он уже хорошо освоен и в любых обстоятельствах нужен; но он еще и прекрасен несокрушимой своей силой. Тем не менее и в него проникают веяния нового быта. Они идут со «двора», который прежде был самой ближней, пограничной гранью внешнего мира, а теперь стал хозяйственной частью «дома». Вместо «рода» с его «домом» возникает феодальный «двор», из дворов создаются «миры» и «города», которые совместно представляют собой «землю». Социальное дробление рода порождает группы, «дружины» и классы; так возникают «волость» и «власть» с бесконечно дробящимися степенями «государей»: от хозяина дома-двора до наследника бога — владыки. Изменяются и взаимоотношения со «своими». Защищая себя от внешних вторжений, миры «сгущаются» в земли, земли — в княжения, княжества — в царства, а царство — в державу, которая крепко держит людей силой закона, отменяя старые обычаи.

Расширение мира в восприятии человека — следствие расширения его трудовой деятельности. Мир познан тем более, чем дробней его ипостаси: семья, государство, власть и все остальное. Объем знания растет в глазах и оттого, что многое вокруг обретает многозначность, одно заменяет другое и при этом поворачивается новой, неведомой гранью. Земля/страна или царство/государство могут стоять рядом в тексте и в словесном своем определении быть как бы синонимами; и между тем ясно, что все эти слова стали совершенно разными обозначениями со временем, когда определились различия между ними и прежние оттенки значений стали неважными.

Расширяющийся перед глазами мир, как в зеркале, отражен и в самом человеке. В период раннего средневековья, в отличие от родового быта, он не только не свободен, как прежде, но словно обручем охвачен со всех сторон. В переменчивых отношениях средневекового общества человек становится многоликим: и господин и раб одновременно, так что одним и тем же словом можно именовать и хозяина, и слугу, но только в разное время, в определенных обстоятельствах и никак не совместно; иерархия отношений в семье и обществе стала более дробной: отрок на службе, хлопец, ребенок, «детский» и все остальные — до старца.

Но вместе с тем основным и совершенно новым представлением о «жизни» становится то, что уже связывается со значением слова житие: не физическое бытие (что выражалось словом животъ), но морально-этический аспект бытия. При этом «житие» на земле непременно увязано с «жизнью» на небе. Средневековая мысль в высоком ищет оправдание, смысл и цель жизни; важно уже не то, что обозначалось как животъ, но еще и не жизнь: важно — житие. Нравственный тонус «жития» отстраняет простую проблему одного лишь «живота своего» — и в этом масштабе все изменяется сразу. И боль, и болезнь, и смерть теперь воспринимаются иначе, не так, как в родовом обществе, да и «жизнь человека» получает неведомые прежде краски. Образуется ряд переходов от одной возрастной ступени к другой, потому что и в жизни усложнились социально важные признаки человека. «Социологизируются» не только понятия, связанные с возрастными характеристиками, но и все, что лежало в глубинах семейных, родовых и других человеческих отношений. Оно проникает в социальные ранги старшинства и владычества.

И в этих движениях смысла все та же динамическая напряженность между абстрактно книжным понятием и конкретным народным представлением: молодой и юный, старейший и старый и так далее. Эти слова поддерживают одну идею, столь характерную для средневековых представлений о мире: все социальное приходит извне и свыше, на земле же — лишь конкретность и конечность этого. «Бытие» и «быт» существуют как будто отдельно одно от другого, но так только кажется, особенно современному наблюдателю, ибо на самом деле это — одно и то же, аналитически представленное в разных словах и в различных текстах: две точки зрения — сверху и снизу.

«Свобода» и «воля» также одно и то же, как одно и то же «заповедь» и «закон», «нрав», «обычай» и многое иное в этом «двойственном» мире: то, что является «своим», и то, что дается свыше как награда и ранг. Внутренним смыслом социальных движений этого времени, не вполне развившимся в Древней Руси, стало постепенное сближение этих противоположностей: свобода «стремится» к воле, обычай — к закону и т. д. Все, что прежде казалось высоким и было освящено небесным светом, теперь сближается постепенно с мирским и земным. Постепенно человек «перенимает на себя» те высокие социальные функции и ранги, которые в прежнем своем быту он доверял небесам. Но сразу же в сравнении с «небесным» мельчают прежде значительные слова. Постепенно сужая значения слов, на фоне других, близких по смыслу, но ставших более важными, изменяются слова муж, человек, люди и т. д. И так как феодальное общество особенно интересует связь между господином и слугой, из множества частных, конкретно образных, а иногда и случайных терминов постепенно в качестве основных, родовых по значению, выделяются два, включившие в себя все противоположности: знать и чернь. Особенность Древней Руси состоит в том, что в ней такой резкой грани еще нет, есть переходные и неустоявшиеся грани феодальной иерархии со множеством ступеней подчинения и зависимости.

Историки европейского средневековья глазами своих «героев» видели ту же картину. Однако национальное своеобразие проявлялось в словесных образах, в той «внутренней форме слова», которая возникает в глубокой древности при каждом новом назывании, затем разворачивается постепенно во множестве переносных значений слова, сохраняющих завещанный предками словесный образ. Не понятие «глава», свойственное западным языкам, а «вождь» лежит в основе наименований правителя у славян; под напором социальных движений возникает особая ценность руководителя, появляются наименования, выражающие наибольшую отвлеченность значения от образа: поводырьведущийначальникглававождь.

Известный толчок такому развитию понятий (как для правителя) дало славянам столкновение с культурами Запада, Востока и Юга и прежде всего с византийской культурой. Еще предстоит изучить степень воздействия этих культур на восточных славян специально в развитии языка, но уже сегодня ясно: принимали они не всё, а всё воспринятое воплощали в свои, славянские формы и сами в ответ давали соседям столь же много.

Время, описанное в этой книге, — эпоха Древней Руси — связано со схваткой язычества и христианства в борьбе за умы людей, за их волю и чувства. Таков основной водораздел в текстах того времени и в слове, которое изменялось под напором новых идей и настроений. Все это нашло свое выражение в воссоздании истории слов.

Древний русич желал обозначить словами по возможности все, что было вокруг него. Неопределенный и не всегда поначалу точный признак древнего словесного образа, выкристаллизовывался со временем в термин-понятие, что составляет определенный этап в постижении этого сложного мира. Средневековые поиски истины подвергают своеобразному изучению то, что прежде казалось неважным и слишком отвлеченным: конкретный мир языческого быта сменяется условной и пока что неясной отвлеченностью средневековых идей; научная абстрактность постижения мира будет достигнута позже — уже современной нам культурой.

Поделиться:
Популярные книги

Не грози Дубровскому! Том VII

Панарин Антон
7. РОС: Не грози Дубровскому!
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Не грози Дубровскому! Том VII

Дайте поспать! Том II

Матисов Павел
2. Вечный Сон
Фантастика:
фэнтези
постапокалипсис
рпг
5.00
рейтинг книги
Дайте поспать! Том II

Адмирал южных морей

Каменистый Артем
4. Девятый
Фантастика:
фэнтези
8.96
рейтинг книги
Адмирал южных морей

Проклятый Лекарь. Род II

Скабер Артемий
2. Каратель
Фантастика:
городское фэнтези
попаданцы
5.00
рейтинг книги
Проклятый Лекарь. Род II

В теле пацана

Павлов Игорь Васильевич
1. Великое плато Вита
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
5.00
рейтинг книги
В теле пацана

Сумеречный Стрелок 3

Карелин Сергей Витальевич
3. Сумеречный стрелок
Фантастика:
городское фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Сумеречный Стрелок 3

Лорд Системы 3

Токсик Саша
3. Лорд Системы
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
рпг
5.00
рейтинг книги
Лорд Системы 3

Совок 11

Агарев Вадим
11. Совок
Фантастика:
попаданцы
7.50
рейтинг книги
Совок 11

Аномалия

Юнина Наталья
Любовные романы:
современные любовные романы
5.00
рейтинг книги
Аномалия

На границе империй. Том 7. Часть 2

INDIGO
8. Фортуна дама переменчивая
Фантастика:
космическая фантастика
попаданцы
6.13
рейтинг книги
На границе империй. Том 7. Часть 2

Попаданка в Измену или замуж за дракона

Жарова Анита
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
6.25
рейтинг книги
Попаданка в Измену или замуж за дракона

Кодекс Охотника. Книга IX

Винокуров Юрий
9. Кодекс Охотника
Фантастика:
боевая фантастика
городское фэнтези
попаданцы
5.00
рейтинг книги
Кодекс Охотника. Книга IX

Толян и его команда

Иванов Дмитрий
6. Девяностые
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
7.17
рейтинг книги
Толян и его команда

Неудержимый. Книга XIX

Боярский Андрей
19. Неудержимый
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Неудержимый. Книга XIX