Мир для тусклой ведьмы
Шрифт:
Он уложил девушку на покрывало.
— Иди, — велела баба Степа сурово. — Приведи Ирочку и выпей чаю погорячее. Ты мне понадобишься в любой момент.
Сашка кивнул и вышел. Все равно с железной старухой было спорить бесполезно.
— Завари душицу и таволгу. И варенье из сосновых побегов с верхней полки достань, — нагнал его приказ в спину. Сашка снова кивнул.
Ирочка жила в том же доме, на третьем этаже, и приходила делать уколы, когда у бабы Степы поднималось давление. Знал о ней Сашка немного: что девушка добра, глуповата и безотказна. Что учится в медтехникуме и прирабатывает по выходным и вечерами, не гнушаясь любой работы по будущей профессии. Что влюблена в программиста Мишку из квартиры напротив. Но все равно любого мужчину в возрасте от восемнадцати до тридцати воспринимает, как потенциального жениха. А еще у нее есть карманная драконша Маруся, тоже добрая и бестолковая. Он брел по лестнице, припоминая все это, чувствуя себя столетним стариком. Кололо за грудиной, и каждая обшарпанная ступенька старинной лестницы казалась непреодолимой.
Наконец, он позвонил в высокие, обитые клеенкой двери. Ирочка открыла и покраснела за свой домашний вид. И тут же потянулась к Сашкиной щеке:
— Что с тобой? Надо кремом!
Только теперь он понял, что щеки и ладони горят, отходя от лютого холода. Обморожение первой степени, так, что ли? А ладони еще и разбиты.
Сашка мужественно махнул рукой и передал распоряжение бабы Степы. Ирочка кивнула:
— Опять давление? Я сейчас, минуточку. Ты меня не жди.
Она и правда не задержалась, с медицинской сумкой слетела по лестнице и едва не сбила Сашку, входящего в прихожую, с ног. Он схватился за стену, кот Тимофей отпрыгнул в сторону выходящей из спальни Стефании. Старуха дернула ртом, сунула Ирочке в руки ампулу без маркировок и увела за собой, приказав Сашке еще раз выпить чаю и ожидать.
На кухне он принюхался к резкому запаху уксуса, извлек с верхней полки под потолком варенье и поставил завариваться травы. Сел, откинул голову к стене и закрыл глаза. Магия тусклой пленкой переливалась в нем на самом донышке, и дознавателю сделалось по-настоящему страшно. До него вдруг дошло, отчего в свое время тусклых истребляли так яростно, да и сейчас — пусть неосознанно — продолжают бояться. По спине пробежали мурашки, он дернулся и открыл глаза. Баба Степа, прошаркав в кухню, положила на табурет охапку одежды:
— Разберись. Документы, метки, что-нибудь. Возможно, ее ищут уже. Волшебства не применяй.
Он кивнул. Проглотил упоминание о неэтичности обыска без согласия хозяйки. Следуя инструкции Дома, пересмотрел одежду: ботинки на толстой подошве, джинсы, пушистый свитер, куртку, треснувшую на спине — это когда оторвал девчонку со льда. Прощупал швы. Одежда была самая обыкновенная, без каких-то особенных примет. Слабо пахла талым снегом и незнакомыми духами. Никаких удостоверений личности не нашлось — ни в карманах, ни зашитых за подкладку. В заднем кармашке джинсов лежали золотые часики на узком браслетике, без метки производителя. Возможно, их изучение что-то даст специалистам. Как и одежды. Сам Сашка в этом спасовал.
Он аккуратно сложил вещи, выпил остывший чай и тяжело задумался, глядя за окно. Там опять светило солнце.
Пришел Тимофей, тяжело вспрыгнул на колени, стал тереться башкой о подбородок. Сашка рассеянно почесал полосатому баки и наложил рыбы в блюдечко.
Темнело. Несколько раз заходила Степанида, опять заваривала травы, кипятила, томила на медленном огне, советовалась с котом, исчезала, легко неся тяжелое тело, двигаясь на удивление беззвучно. Улучив время, дознаватель сообщил ей о результатах обыска. Наконец, ведьма окликнула Сашку:
— Идем.
В его комнате горела лампа, накрытая платком, тени залегли по углам, Сашке показалось, они шуршат и возятся, недовольные резкой лекарственной вонью. Девушка лежала на кровати, укрытая одеялом до подбородка: то ли в беспамятстве, то ли спала — беспокойно металась, вздрагивала и стонала.
— Раздевайся, — резко приказала баба Степа.
Сашка послушно стянул одежду, переступил босыми ногами на вытертом ковре, сгорбился, чувствуя себя со своим жилистым телом некрасивым и неловким.
— Полезай к ней под одеяло, обними. Только не вздумай колдовать.
— Что?
— Лекарства не сильно помогли. Мы пару раз растерли ее уксусом, но жар не спадает. И на затылке гуля. Возможно, сотрясение.
— А я…
— А здоровое тело способно задать ритм больному, чтобы то начало выздоравливать. Это старое средство и, возможно, действенное.
Парень, сцепив зубы, уселся на край скрипнувшей кровати. Зажмурился. И, как в воду, наощупь нырнул под одеяло. Прижал к себе горячее девичье тело, по плечам обмотанное шуршащим газетами платком. Ощущая разве что слепой ужас, уж никак не желание.
— Вот так, — старуха кивнула. — Спите. Я вас позже проведаю.
Явился Тимофей, побродил по комнате и вспрыгнул Сашке на живот.
— Тебя только не хватало, — проворчал дознаватель, радуясь на самом деле присутствию кота. Он незаметно для себя провалился в дрему и очнулся, когда старые ходики на стене показывали третий час. Ночи — если судить по мраку за окном. Фонари после двух обычно отключали.
Девушка рядом с Сашкой завозилась и резко села:
— Спину… жжет.
Парень ногтями дернул узел шерстяного платка у нее на груди, платок упал, высвободив газету с горчичниками, налепленную к спине.
— Просто передержали. Ба не предупредила. Ого, красная какая. Погоди, у меня тут облепиховое масло есть.
Он повозился в тумбочке, вытянул банку и стал осторожно втирать масло в худую спину с цепочкой выпирающих позвонков.
— Ты доктор?
— Инквизитор. Дознаватель шестого круга с правом автономии. То есть, могу работать вне группы, — зачем-то пояснил он.
— У вас есть инквизиция?
— А у вас?
Они встретились взглядами. Девушка скомкала и подтянула к груди одеяло, загораживаясь. Впервые Сашка толком разглядел узкое лицо с пятнами жара на скулах и обметанными губами.
— Тебя как зовут?
— Настя. А тебя? Ой…
Ее губы дрогнули:
— Это мне сон такой снится, да?
Сашка кивнул:
— Ты ничего не бойся, ложись и спи.
Помог ей улечься на бок, осторожно, чтобы не стереть мазь, укрыл одеялом.
— Я сейчас.
И, как был, выскочил в холодную прихожую, стал колотить в двери Стефании.
— Ба! Ну открой, пожалуйста!
Достучался. Баба Степа появилась на пороге в ночной рубашке, с шалью, наброшенной на плечи, с болтающейся, как веревка, тощей косицей: