Мир Дому. Трилогия
Шрифт:
Более того. Когда в Доме возник и пополз странный слушок о бесполезности сопротивления машинам, о необходимости попробовать договориться, выйти к ним без оружия и даже допустить в Дом – мысль сама по себе бредовая, но почему-то получившая определенную, пусть и мизерную, поддержку – концы сошлись именно на Кондратьеве. Когда появились пересуды, что члены Совета жируют, проживая в комнатах площадью не двадцать, а сорок метров, и что коэффициент оплаты у них умножить на три, и что работать они не работают, а только заседают – ниточка тоже протянулась к нему. Или когда после невозвращения Второй экспедиции снова пошли сплетни, что Совет просто отправил людей на смерть – в этом снова оказался замешан Кондрат. И хотя большинство прекрасно понимало, что договариваться с машинами – все равно что в ствол автомата во время выстрела заглядывать; что члены Совета имеют полное право на привилегии, потому что руководят общиной и несут огромную ответственность за жизни людей, да и просто-напросто потому, что опытнее
Если бы все и дальше ограничилось лишь критикой и роспуском слухов – пусть даже и вредительских, – его бы не трогали. Да, подтягивали иногда к ответу, бывали и внушения, бывали и осуждения, бывали и порицания по решению Совета… И не единожды Кондратьев стоял посреди плаца, а Глава зачитывал приговор. Но видимо решив, что одними разговорами сыт не будешь, Кондрат решил действовать иными методами.
В течение двух последних лет, с февраля сто сорок шестого, он начал осторожно и ненавязчиво подыскивать соучастников. В любом обществе всегда есть протестные настроения: кто-то недоволен оплатой труда; кто-то местом в иерархии общины; кого-то по молодости упустили с воспитанием и получилось хрен знает что, инфантильное и несознательное, со смещенными и перевернутыми моральными ценностями и ориентирами… существование в Доме некоторого процента недовольных секретом не было. И хотя, казалось бы, кто мешал тебе заниматься своим будущим сызмальства, работать над собой и в итоге стать кем желаешь – но мало кто из подобного народа выбирает этот путь.
Именно на них и нацелился Кондратьев.
Планировал он ни много ни мало – переворот. Самый настоящий, с захватом власти. Поначалу, когда Важняк зачитывал признательные показания, Серега еще не понимал, как(?!) можно планировать подобное, если подавляющее большинство не просто поддерживают Совет, но считает таковое устройство общины единственно правильным… Оказалось, Кондратьев это понимал и метил на долговременную перспективу, собираясь посвятить делу не год и даже не десять. Выискивая несознательных, он планировал постепенно перетягивать их на свою сторону, манипулируя общественным мнением, получать все большую и большую поддержку, все больше и больше веса на общественных собраниях… детей – воспитывать сызмальства, с самого начала вести их по жизни, оставаясь для них настоящим авторитетом и единственным Настоящим Наставником… Глядишь, лет через десять, протолкнув в Совет своих людей, он уже мог бы напрямую влиять на решения. А там и до узурпации недалеко. И что может быть опаснее, чем дурак, перехвативший управление и ведущий корабль в неизвестность?..
К счастью, планам его не суждено было осуществиться. Организацию раскрыли в зародыше, и шанса Кондратьев не получил. И слава богу. Большинство понимало: таковые действия непременно внесли бы раскол, ослабив общину. И «всякое царство, разделившееся в самом себе, опустеет, и всякий дом, разделившийся сам в себе, не устоит»[89]. Никто не хотел возвращения Смутных Времен – и тем более теперь, когда Дом противостоял смертельному врагу. Раскол был равноценен гибели, фактически – Кондратьев посягнул на единость общины, слитность ее, боеспособность. А значит – и на саму жизнь. И, понимая это, Совет вынес максимально суровый приговор.
Во время следствия Кондрат упорно молчал, говорили его несознательные сообщники. Едва лишь запахло жареным, они наперебой бросились сдавать друг друга, открещиваясь от содеянного. Но сейчас, услышав приговор, его молчание, полное гордого достоинства, испарилось – сидя посреди плаца и подвывая от ужаса, Кондратьев представлял собой жалкое зрелище. И Серега, глядя на этого человека, задавался сейчас одним только вопросом: зачем? Разве не понимал раньше, к чему приведут эти игрища?.. Или понимал, но думал, что он, героический борцун с «системой», будет замечен, наконец оценен по достоинству и возвышен?.. А может, был уверен, что в очередной раз простят и ограничатся воспитательными мерами?.. Однако терпение Совета лопнуло и, опираясь на мнение общества, виновного приговорили к высшей мере.
– Он не соображал разве, к чему это может привести?.. – вторя его мыслям, послышался из строя чей-то голос – видать, не один Серега сейчас задавал себе этот вопрос. – Петр Иванович…
Наставник чуть повернул голову, реагируя – и Серега увидел на его лице косую усмешку.
– Понимаете ли, ребята… тут ведь в человеке дело. Разный есть народ. Есть те, кто вечно всем недоволен – ноют, ноют, ноют, все им не так, и все не по их… Есть такие, кто считает лишь себя единственно правым и готов двигать свое мнение с бараньим упорством… А кто-то и вовсе горит пламенем праведной революции… Но если все сходится в одном – получается Кондратий. Хоть и отрастил себе хер к сорока годам – ума не прибавилось. Как был дитем, так и остался. И это недовольство выливается у них… – Наставник покрутил в воздухе пальцем, пытаясь подобрать слово… – в протест. Несмотря на все воспитательные мероприятия, которые мы ведем уже какое поколение, такие все равно есть. Выбраковка. Казалось бы, взрослые самостоятельные члены общества… но при этом инфантильны, как дети. Взять, к примеру, его измышления четырехлетней давности, – он кивнул в центр плаца, где стояла уже грузовая платформа, на которой сидел утративший свой боевой запал Кондратьев… – Вы тогда маловаты были, не вникали – но вдруг поползли слухи, что надо бы Совет расформировать и руководство сменить… Привели они к Кондрату. Кстати, еще одна выходка в копилочку… Но это же бред! – Петр Иванович в недоумении пожал плечами. – Понятно, что руководители наши не всегда правы. Часть решений бывают и ошибочны, что в свою очередь отражается на жизни людей… Но в общем-то – неплохо живем. Справляемся. А сменили руководство… и все полетело кувырком! Это же надо понимать своими куриными мозгами! И довод «авось лучше будет» – не принимается! Нельзя тут на авось! Оно ведь как… Когда все хорошо – хорошо; а поплохело – инфантильное сознание подобных граждан ищет виновного. И находит! В лице руководства. Логика простейшего – главный виноват во всем. А значит что?.. Правильно: нахрен с трона! Сменить его! Но на кого сменить?! Или есть кандидаты? Где они? Кто-то сделал столько же или больше, чем нынешние? Уж не вас ли самих на трон посадить? Ладно… Посадим… Хотите? Посадим! Но ты докажи сначала, что достоин! Что можешь! Что готов держать ответ за людские жизни! А доказать – это ж работать надо. Пахать, как проклятый, на благо Дома. А эти… – Наставник пренебрежительно отмахнулся. – Дети убеждены, что все проблемы оттого, что противные родители не дают шоколадку и заставляют учиться. И стоит убрать родителей – проблемы исчезнут. Но если убрать родителей, то очень скоро из сумрака полезут таки-и-и-е проблемы… что слово «шоколадка» уже просто на ум не придет. Не до шоколада, жопу бы уберечь.
Да, такие товарищи есть у нас… Вон они, в сторонке стоят. Но только никто пока не додумался до революции. А этот – смог. Ну так имей смелость принять, что положено. Пока ты просто собака брехливая – тебя могут в расчет не принимать. Особого внимания не обращают. Как на крысу, которая шебуршит в соседней комнате, но спать пока не мешает. Но стоит крысе залезть в постель… стоит тебе сделать шаг по дороге реальных дел… сразу статус меняется. Теперь ты не просто болтун – теперь ты самый настоящий вредитель. А значит – враг. Внутренний враг! Ведь то, что он хотел сотворить – самое настоящее предательство. Дома, общины, людей… И прощать никак не возможно. Сколько мы против машин стоим? Восемьдесят лет скоро! Какими невероятными трудами и лишениями добились стабильности! А Кондрат очень скоро бы все похерил!
– И эти… – продолжал Наставник, имея ввиду сообщников. – Вы думаете, из этой гоп-компашки нормальные люди получатся?.. Те, что постарше, может, и сообразят, из какого дерьма их выдернули. Но кто помоложе… даже Яшку возьми… – Петр Иванович кивнул на молодого парня, опустившего голову и избегающего смотреть на отца. – Как считаете, вырастет из него нормальный член общества? Сомневаюсь. Он гнили папашкиной хлебнул до горлышка. Лет через десять, а то и раньше – вслед за батяней уйдет. Нет, хорошо, конечно, если я не прав… Но что-то мне подсказывает – так и будет. На чем с детства рос, каким воспитали – таким и останешься. Яблоко от яблони…
Он замолчал – а Серега вдруг с поразительной ясностью вспомнил ту самую сказку, что рассказывал отец. Про свина Петьку и скотный двор. Вспомнил – и поразился схожести ситуаций! Проходимец, сумевший взять власть… вот что по-настоящему опасно! Куда опаснее врага внешнего, которого видишь, с которым знаешь, что делать и как реагировать.
Подвывающего от ужаса Кондратьева погрузили и увезли к западным воротам, сообщников его освободили, и они ушлепали на своих двоих, стараясь не глядеть на окружающих – и официальная часть на этом закончилась. Люди постепенно начали расходиться. Часть народа навострилась в кино; часть – снова полезла за столы, докушивать; но большинство подалось в восточную Галерею, где через полчаса стартовали соревнования по тяжелой атлетике. Наставник наскоро выдал последние указания – два дня выходных, двенадцатого как штык на утреннем построении – и распустил ребят по домам. Торопился: вызвали к оперативному дежурному.
Перехватив Знайку, друзья направились глазеть на соревнования.
Пока шли – поспорили немного.
– Пашка Лось в этот раз точно первое место возьмет, – авторитетно заявил Гришка. – Я видал, как он тренируется… Триста килограмм на тягу тащит! Это не человек, а машина какая-то… Пятисотый контр'oллер, во! Мышцы как поршни! А ведь ему только восемнадцать исполнилось!
Знайка был полностью согласен и азартно поддакивал – Павла Филатова он очень уважал. Правда, общаться им как-то не доводилось: во-первых, возрастная группа не та, Знайка младше на целых шесть лет; а во-вторых – банально и рост общению не способствовал. Лось – огромный, под два метра – просто не замечал мелкого пацана, дышавшего ему буквально в пупок. Но Илюха, как и многие мелкотравчатые, испытывал некую восторженность перед большими и сильными людьми – и потому выбрал Филатова объектом своего поклонения. Павел и сейчас-то огромен, а что будет лет через десять, когда в полную силу войдет?..