Мир глазами Гарпа
Шрифт:
— Нет-нет, — сказал Гарп. — Это совсем другая история.
— Ну что ж, пока что твой замысел мне нравится, — сказал Джон Вулф.
— Во второй книге однажды после зимы весна так и не наступает… — начал рассказывать Гарп.
— Да в Вермонте настоящей весны и не бывает никогда! — заметила Хелен.
— Нет-нет, — нахмурился Гарп, — не так. В тот год там и лето не наступает, зима никак не кончается, и вдруг однажды солнце пригревает так сильно, что все почки на деревьях разом распускаются. Возможно, в мае. Словом, за один день набухают почки, все деревья покрываются листвой и цветами, а уже через день все цветы опадают, листочки сворачиваются от холода, и наступает осень.
— Чересчур короткий период выгонки и опадания листьев? — спросила Хелен.
— Очень
— А люди умирают? — спросил Джон Вулф.
— Насчет людей я не уверен, — сказал Гарп. — Кое-кто, разумеется, уезжает из Вермонта…
— Неплохая мысль! — заметила Хелен.
— Но некоторые остаются. А некоторые умирают… Впрочем, возможно, умирают все, — сказал Гарп.
— И что все это означает? — спросил Джон Вулф.
— Буду знать, когда до конца доберусь, — отвечал Гарп.
Хелен рассмеялась.
— И после всего — еще и третий роман? — удивился Джон Вулф.
— Он называется «Заговор против великана», — сказал Гарп.
— Это же стихотворение Уоллеса Стивенса [13] , — заметила Хелен.
— Да, разумеется. — И Гарп прочитал его наизусть.
13
Стивенс Уоллес (1879–1955) — американский поэт, лауреат Пулитцеровской премии (1955).
— Какое милое стихотворение, — сказала Хелен.
— Роман будет из трех частей, — сообщил Гарп.
— И части будут называться «Первая девушка», «Вторая девушка» и «Третья девушка»? — спросил Джон Вулф.
— А что, великан действительно развалился? — спросила Хелен.
— Разве это когда-нибудь случается? — сказал Гарп.
— У тебя в романе настоящий великан? — спросил Джон Вулф.
— Пока не знаю, — ответил Гарп.
— Он — это ты? — спросила Хелен.
— Надеюсь, что нет, — сказал Гарп.
— Я тоже надеюсь, что нет, — сказала Хелен.
— Ладно, ты сперва первый роман напиши, — посоветовал Гарпу Джон Вулф.
— Нет, его в последнюю очередь! — закричала Хелен.
— А по-моему, с точки зрения логики последним следует писать «Гибель Вермонта», — сказал Джон Вулф.
— Нет, в качестве последней части я все-таки вижу «Заговор против великана», — возразил Гарп совершенно
— Слушай, подожди чуть-чуть и напиши его после моей смерти, — сказала Хелен.
Все засмеялись.
— Но ведь романов только три, — сказал Джон Вулф. — А что потом? Что будет после этих трех?
— А после я умру, — сказал Гарп. — Тогда всего получится шесть. Шесть романов — это вполне достаточно.
Все снова засмеялись.
— Скажи еще, что знаешь, как ты умрешь, — ввернул Джон Вулф.
— Все. Давайте прекратим этот разговор, — сказала Хелен и, повернувшись к Гарпу, добавила: — Если ты скажешь: «Я погибну в авиакатастрофе», я тебе никогда этого не прощу!
За пьяноватым шутливым тоном Хелен Джон Вулф уловил глубочайшую серьезность; он даже сел как следует, выпрямив ноги.
— Вам обоим лучше лечь спать, — сказал он. — И как следует отдохнуть перед перелетом.
— А разве вы не хотите знать, как я умру? — спросил у них Гарп.
Они молчали.
— Я покончу самоубийством, — любезно сообщил Гарп. — По-моему, это совершенно необходимо, чтобы стать окончательно признанным писателем. Нет, правда! Я не шучу. Согласитесь, в соответствии с нынешней модой это единственный способ доказать обществу серьезность намерений писателя. Поскольку само его искусство не всегда способно это сделать, порой необходимо обнажить и вытащить на всеобщее обозрение личные трагические переживания, личное горе. Во всяком случае, самоубийство явно покажет, что в конце концов ты действительно был вполне серьезен. — Гарп говорил с каким-то неприятным сарказмом, и Хелен вздохнула, а Джон Вулф снова вытянул ноги. — И уж потом в твоих произведениях обнаруживается куда больше серьезности, чем прежде, — притом в таких местах, где раньше этой серьезности никто и не говорил.
Гарп частенько с раздражением замечал, что самоубийством он бы исполнил последний долг перед семьей — как отец и кормилец, — и обожал цитировать примеры из произведений писателей средней руки, которые нынче были в особом фаворе именно потому, что совершили самоубийство. Впрочем, кое-кого из этих писателей-самоубийц Гарп и сам любил и очень надеялся, что в момент самоубийства некоторые из них сознавали этот счастливый аспект своего злосчастного решения. Он прекрасно знал, что люди, которые действительно решились покончить с собой, отнюдь не романтизировали самоубийство и вовсе не думали о «серьезности», какую этот поступок, быть может, «придаст» их жизни и творчеству, — тошнотворная манера, столь распространенная в книжном мире. Как среди читателей, так и среди рецензентов.
Гарп также отлично знал, что никакой он не самоубийца; быть может, после гибели Уолта его уверенность и была немного поколеблена, но он все равно это знал. Он был столь же далек от самоубийства, как и от изнасилования. Он даже вообразить не мог, как сделал бы то или другое. Однако ему нравилось воображать себе писателя-самоубийцу, который с улыбкой думает, как он удачно всех обманул, а сам тем временем читает и переписывает свое предсмертное послание — записку, которую больно читать, ибо в каждом ее слове сквозит отчаяние. Гарп любил, хотя и не без горечи, представлять себе тот миг, когда предсмертное послание доведено до совершенства, писатель берет в руки револьвер или яд или с бритвой в руках погружается в полную горячей воды ванну и смеется ужасным смехом, понимая, что уж теперь-то обеспечил себе полный успех у читателей и рецензентов. Одна из таких воображаемых Гарпом предсмертных записок гласила: «В последний раз вы, идиоты, меня не поняли!»
— Какая отвратительная идея! — сказала Хелен.
— А по-моему, идеальная смерть для настоящего писателя, — не согласился Гарп.
— Поздно уже, — сказал им Джон Вулф. — Вы не забыли, что вам завтра лететь?
В гостевой комнате, мечтая завалиться спать, Джон Вулф обнаружил совершенно бодрого Дункана.
— Что, предвкушаешь радости путешествия? — спросил Вулф мальчика.
— Да, я еще не бывал в Европе. А вот отцу приходилось, — сказал Дункан.
— Я знаю.
— А что, мой отец скоро кучу денег заработает? — спросил Дункан.