Мир, который ее принял
Шрифт:
На девятерых мы разбили скромный лагерь из двух палаток. В первой разместилась Марго и еще четверо добровольцев, во второй палатке я с остальными амазонками. Палатка стояла на четырех кольях, этого всегда было достаточно, чтоб устойчиво закрепить наш шатер. Четыре тела в мешках расположились тесно друг к другу ногами к выходу. В менее энергозатратных путешествиях остаются силы, чтоб посплетничать на сон грядущий, в этот раз увы, не сложилось. Раз, два – и слышен мерный свист рядом лежащей. Под этот свист я, немного вздрагивая, потихоньку отъезжаю в мир морфея.
Глава 2. Под завалом
Хлопок, еще один! Вздрагиваю от сильнейших вибраций, лицо соприкасается
Каждая из нас, что мочи орала в ответ: «Мы живы!». Хотя не знаю, зачем мы это делали, это же за нами не команда спасателей на голубом вертолете прилетела, а такие же беспомощные, которым приходится только ждать – повезет или нет. Засыпет совсем или останется доступ к кислороду.
Сейчас уже трудно сказать сколько времени прошло между тем, как мы заснули и проснулись под звуки падения лавин – возможно час или два.
Глубокая ночь. Мы лежим, снег все также с грохотом падает вниз, ветер, поднимая снег, запорошил нас окончательно, брезент уже не хлопает перед лицом, дышать все тяжелее. Снежная буря – одно из самых опасных явлений в горах, при ветре большой силы с резкими порывами сложно выйти из пучины снега, вернее невозможно. Мы оказались в опасной зоне, словно в красной комнате, или на арене перед быком, но без тореадора и опыта управляться с животным. При таком раскладе взбешенный бык уничтожит тебя за считанные минуты. Мы находились на открытом выступе, здесь буря себя вела еще более предательски. Чем больше высота, чем ниже температура воздуха – тем сильнее буря, и выше степень опасности.
Мы потихоньку начали соединять мешки, прижимались тесно и грели телами друг друга. В снежную бурю не выжить поодиночке, на открытом пространстве, без теплых вещей и без веры в себя. В такой ситуации главное – сохранять хладнокровие и трезвость ума.
Мы начали молиться: «Боженька, Спаси и Сохрани! Неужели это все?! Разве так я должна покинуть этот мир. Такова цена расплаты за тщеславие?»
Горячие слезы ручьями катились по холодным щекам. От страха в голове начали путаться мысли: «Отче наш, иже еси на небеси, да святится время Твое! Какое время, блин, нет, Имя Твое…» – и все заново. Было ощущение, что нужно скорее прочесть молитву, дабы защитить себя и нарисовать спасательный круг, очерчивая палатку от стихии, как сделал Хома Брут в романе «Вий» у Гоголя. Возможно не самое удачное сравнение, но все же.
А кислорода все меньше, дышать тяжелее, и в голове суматошно мечется мысль: «хоть бы умирать было не больно, чтоб раз – и все, последний вздох, закрыть глаза, тепло по телу, легкое головокружение, тишина в сознании». Сознание постепенно затухает, погружаешься в полудрему, но что-то опять тебя пробуждает, и снова слезы из глаз. Они соленые, теплые и хочется, чтоб они всегда оставались такими. И ты повторяешь: «Господи! как верили в меня мои родители, сколько вкладывали в меня теплоты, любви, заботы, не разлучай меня с ними, я еще не готова. А если так надо, если мой час пришел, то пожалуйста, Боже, приснись моим родителям и скажи, что мне было совсем не больно».
Сейчас я точно помню, чем больше мы находились, там, в зоне бедствия, тем увереннее и глубже понималось смирение: ты бессильна, тебе остается только ждать.
Я чувствую, как ко мне все теснее прижимается Даша – одна из амазонок. Мы познакомились с ней в поезде и особо не питали к друг другу теплых чувств. Но в тот момент мы казались друг другу такими близкими, роднее сиамских близнецов. Даша всхлипывая пытается что-то мне сказать, но гул бури настолько силен, что мне едва удается разбирать слова. И тут я понимаю, что она говорит: «Я беременна». Меня накрывает второй волной панической атаки. Не думала, что когда-то я окажусь в роли папаши, который должен узнать благую весть. Я интуитивно прижимаю ее к себе, чтоб согреть своим теплом.
Мы лежали под снегом в горах, со стороны, наверно, жалкая кучка занесенного тряпья, а может, уже и не видно нас было, никто бы, взглянув сверху, и не понял, что здесь лежат девять жизней, точнее десять, как выяснилось.
В памяти всплыла история про американских подростков из группы Томаса Гомана. Ведь они собираясь в непростое путешествие на гору Худ будучи полностью уверенными в своем проводнике. Среди подростков у него была репутация героя – предводителя стаи волчат, жаждущих впечатлений на всю жизнь; Томас – так его звали, нередко ради воодушевления своих учеников шел на рискованные шаги. Как сказал бы участник того трагического похода мистер К. :«это идеальная снежная буря для ошибок». Вот и наш случай оказался именно таким «идеальным», но нам, несомненно, повезло больше. Только теперь у меня доверия нет к проводнику. «Почему!? Почему она не повернула назад, ведь за ее плечами сотни походов и восхождений, ведь наверняка она знала, что тот коварный снег на вершине играл неспроста. Ах, что же ты наделала Марго!»
Мы продолжали бороться со страхом, я гнала все мысли прочь. Мы Мы с Дашей лежали в коконе из спальных мешков, ее ощутимо трясло, а я почувствовала, как рядом со мной теперь билось два сердца. Я держала ее руки и понимала, что она сейчас вдвойне в отчаянии, значит, на мне двойной груз ответственности. Мне казалось, что сейчас я должна быть сильной, во что бы то ни стало помочь Дашиному малышу выжить, пусть ценой своей жизни. Я была готова на все.
Эта ночь тянулась бесконечно. С каждым часом приближалась точка невозврата. Вы когда-нибудь в детстве играли в страшную игру «душегубка»? Пожалуй, все дети девяностых в нее успели сыграть. Суть игры: сделать пять-шесть глубоких вдохов-выдохов, на последнем выдохнуть так, чтоб осталось только легкие выплюнуть, затем прижаться к стене, а твой напарник должен сдавить твое горло какой-нибудь тряпкой, да покрепче. После чего твое тело становится ватным, сознание тускнеет, следует легкое головокружение, хочется спать, и самое главное – наступает полное безразличие. Так и в ту ночь, оказавшимь под лавиной, мы с каждым часом все послушнее принимали свою участь.
Сейчас я понимаю, что это проявление слабости спасло наши жизни. Если бы хоть кто-нибудь из нас начал бороться, попробовал выползти из палатки и начать предпринимать отчаянные шаги по спасению, мы, как жалкая горстка соплей, растекались бы по склону и погибли поодиночке.
Спустя пять часов, я могла думать только о том крохе, который оказался с нами. Один вопрос: «Почему она здесь?»
Спустя некоторое время у Дашки случилась истерика, она пыталась выбраться из палатки, горько плача, что-то несла в бреду. Для нее это путешествие должно было стать красивым воспоминанием перед длительными декретными днями.
Пытаюсь ее успокоить, прижимаю к земле. Честно, хочется врезать и сказать: «раньше нужно было думать, а не строить сейчас из себя жертву обстоятельств!»
Придя в себя от слез, она все же открывает секрет, нет, не в оправдание, наоборот: «знаешь, я оказалась здесь от полного отчаяния: отец ребенка узнал о малыше перед тем, как я отправилась сюда, попросил сделать аборт. Ему я с ребенком не нужна. Не знаю, как мне жить с этим. Меня посещали самые страшные мысли, по возвращении я собиралась пойти на этот страшный шаг и избавиться от малыша, но сейчас я чувствую всем сердцем, что он должен жить. Это из-за меня на нас обрушилась буря, это мое наказание».