Мир Леонардо. Книга 1
Шрифт:
Вероятно.
Но в чем же тайна?
Это не портрет любимой женщины. Любимую женщину видят в «идеальном зеркале». Леонардо видел ее иначе.
Версия Мережковского малоубедительна. Не более убедительна и версия авторов итальянского телефильма о возвышенно-платоническом романе между Чечилией Галлерани и Леонардо. Кстати, и историю отношений Джоконды и Леонардо авторы телефильма почерпнули у Мережковского. О, это неуемное и нелепое желание романтизировать жизнь, которая в романтизации не нуждается!
Кто же она — Джоконда?
Душа самого Леонардо?
Чересчур туманно.
Леонардо был реалистом, порой фантастическим — да! — но реалистом.
Кто же она? Человек, божество, женщина, мужчина, андрогин, то есть существо, соединяющее в себе мужчину и женщину? Кто же она? Собирательный образ, точное отображение?
И в чем, в чем ее последняя тайна?
В сущности, любой великий портрет таинствен. Рембрандтовские старики, женщины Гейнсборо, мужчины Тициана… Но эти загадки нас не мучают, а возвышенно волнуют. Будят нашу мысль. И она находит ответ. Мы узнаем в тициановских мужчинах прообразы шекспировского Гамлета. Нам кажутся женщины Гейнсборо инопланетными существами, вышедшими из романов Брэдбери. Мы мечтаем, мы успокаиваемся, нам хорошо. А с «Джокондой» нам нехорошо. Можно возмущаться радостью Бернсона, когда он узнал, что «Джоконда» похищена и что ее уже нет в мире, что она уже не существует, наваждение исчезло.
Можно возмущаться. Но можно и понять эту кощунственную радость.
Мы задаем ей вопросы, на которые она не отвечает. Она задает нам вопросы, на которые мы не можем ответить.
В этом, как я уже писал, ее бесчеловечность.
Может быть, в «Джоконде» Леонардо высказал о человеке то, о чем лучше умолчать. Есть истины, которые открывать опасно. Философ, сосредоточенно размышлявший над ними, сошел с ума. Я, разумеется, говорю о Ницше, который видел в человеке лишь «переходную ступень» к таинственному высшему существу. Может быть, «Джоконда» — эта «ступень»? Или даже это существо?
То самое существо, которое займет на земле место человека?
Об этом в конце жизни фантазировал в рассказе «Орля» Мопассан.
И он сошел с ума.
Может быть, радость Бернсона можно объяснить тем, что он боялся тоже сойти с ума?
Кто найдет шифр к этому портрету? Мне не удалось.
Хотя «Джоконда» была со мной всю жизнь. Мальчиком я увидел ее на репродукциях, в поздние годы стоял часами перед ней в Лувре.
Совершенно не важно, была ли она уроженкой Неаполя или вышла из старинного флорентийского рода, была ли она женой флорентийского богача или возлюбленной великолепного герцога Джулиано Медичи.
Важно другое: Леонардо держал при ней шутов, о чем пишет не только Вазари. Даже ему, магу, музыканту и острослову, не удавалось ее развеселить.
Но развеселили ли шуты? Она улыбается. Но для ее улыбки шуты не были нужны. «Техникой» улыбки неподражаемой, не похожей ни на одну из улыбок в мире, Леонардо владел настолько, что ввел потом в заблуждение маститых искусствоведов, которые по одной лишь улыбке относили к его кисти портреты, написанные искусными подражателями.
И почему Леонардо хотел, чтобы она улыбалась?
Авторы итальянского телефильма отмечают, что портрет Джоконды не «зеркальное отражение». То есть Леонардо ставил перед собой цель большую, чем верность натуре.
Он заглянул в ее душу? А может быть, в собственную душу? Он заглянул в Зазеркалье, то есть в мир, существующий за видимостью явлений, мир, в котором все возможно?
Все ответы на эти вопросы одинаково убедительны и неубедительны.
Исследователи жизни Леонардо все чаще пишут, что он отразил в «Джоконде» состояние собственной души в один из самых сложных моментов его жизни.
Да, да. Это состояние души человека, который бежал из Милана, из Флоренции, из городов, завоеванных Цезарем Борджа, это состояние души человека, который видел казни и даже запечатлевал их в рисунках, как казнь убийцы Джулиано Медичи Бернардо ди Бандино Барончелло.
«Шапочка каштанового цвета. Фуфайка из черной саржи, черная куртка на подкладке. Турецкий кафтан, подбитый лисьим мехом. И воротник куртки обшит черным и красным бархатом с крапинами. Бернардо ди Бандино Барончелло. Чулки черные».
Это состояние души человека, который видел чудовищные жестокости Цезаря Борджа, испытал все опасности и безумства века и не утратил веры в человеческое, вечно человеческое.
Дело не в том, красива Джоконда или некрасива. Дело даже не в том, стара она или молода.
Я думаю не о старой женщине, а о стареющей душе великого философа и живописца. О стареющей душе, которая вобрала в себя опыты мира в один из самых трагических моментов восхождения человеческого духа.
Это состояние души человека молчаливого, скрытного, не умеющего и не любящего рассказывать о себе.
И поэтому я все больше склоняюсь к мысли, что «Джоконда» — это исповедь в красках.
Бруно Нардини пишет о «Джоконде», что она — «нарочито загадочный ответ будущему поколению». Но любой, даже загадочный ответ подразумевает вопрос. О чем станет вопрошать ее «будущее поколение»? И не может ли быть, что, наоборот, она сама задает вопросы будущему поколению о смысле жизни и смысле культуры и, может быть, услышит ответ, решающий судьбу человечества и цивилизации?..
…Когда я был во Флоренции, мне показали дом, в котором, если верить Вазари, шуты и музыканты развлекали Джоконду, когда ее рисовал Леонардо. Этот дом вызывает особое чувство. Кажется, — переступишь через порог — и увидишь их; и если даже Леонардо изобразил на бессмертном портрете не Джоконду, все равно хорошо, что нам дано испытать высокое чувство почти непосредственного общения с художником и женщиной, в которой он увидел собственную душу. Есть иллюзии, которых не нужно лишать человека. С течением веков вдруг человечество узнает, что иллюзия имела под собой основательную почву. Была Троя, о которой писал Гомер, — он ее не выдумал; была Беатриче, которая ожидала Данте в раю, — он ее не выдумал; была Лаура, которой Петрарка всю жизнь посвящал сонеты, воспевающие бессмертную любовь, — он ее не выдумал; и была Джоконда, в которой Леонардо узнал нечто бесконечно для себя дорогое, без чего человеческое существование лишается смысла.
Он ее не выдумал.
И жила ли она во Флоренции в доме богатого купца как его третья жена или в Риме, окруженная любовью Джулиано Медичи, — разве это существенно? Она была. Леонардо ее не выдумал.
Из телеромана Бруно Нардини я первый раз узнал, что в одной из записных книжек Леонардо существует запись странная, похожая на стихи, начертанная незнакомым почерком; позже она была залита огромным чернильным пятном — может быть, Леонардо хотел ее скрыть.
Нардини высказывает догадку, что это строки, написанные… Моной Лизой: