Мир-на-Оси
Шрифт:
Пауза.
Упологи, виновато потупив взгляды, стояли перед Гиньолем, как нашкодившие ученики перед директором школы.
– Профессор Хруль, когда на вас последний раз заглядывались девушки?
– Э-э-э…
– Доктор Вин-Винтовский, когда у вас последний раз брали интервью?
– Ну-у-у…
– Бросьте ваши «э» да «ну», господа! – Гиньоль широко раскинул руки в стороны. – Я дарю вам весь этот огромный мир! Со всеми его радостями и богатствами! Что? Вы готовы оттолкнуть этот дар?
Пауза.
Совсем короткая.
Настолько, что почти незаметна.
– Должно быть, вы неверно нас поняли, господин Гиньоль.
– Или мы с коллегой неточно выразили свои мысли.
– Я так и понял, господа. Между нами не может быть непонимания. У нас ведь одна общая цель. И – никаких сомнений!
Гиньоль пафосно взмахнул правой рукой, левой придерживая полу халата.
– Что касается цели, – осторожно, будто крадясь на цыпочках по скрипучим половицам, начал Вин-Винтовский. – Нам хотелось бы уточнить некоторые моменты…
– Отнюдь! – по-военному прижав ладони к бедрам, вытянулся профессор Хруль. – У меня никаких вопросов, господин Гиньоль! Готов и далее служить… э-э-э… действовать под вашим чутким руководством!
– Благодарю за доверие, профессор, – Гиньоль едва заметно наклонил подбородок. – Вы что-то хотели спросить, доктор?
– Ну, понимаете ли… Мои научные принципы… Ни в коем случае не желая обидеть вас, господин Гиньоль… И тем не менее…
– Давайте без обиняков, доктор, – ободряюще улыбнулся Гиньоль. – Мы ведь здесь все свои. И можем задавать друг другу любые вопросы.
– Хорошо! – набираясь решимости, Вин-Винтовский пригладил волосы ладонями. – Мне показалось, что в некоторых из опубликованных сегодня утром статей смысл того, о чем мы с вами говорили, оказался несколько искажен.
– Доктор! – с укоризной посмотрел на долговязого уполога Гиньоль. – Я же сказал – давайте говорить напрямик! Ну почему я должен за вас договаривать? Смысл был искажен не в некоторых статьях, а абсолютно во всех. И не несколько, а полностью. Так ведь, доктор? Вы это хотели сказать?
– Ну?..
– Профессор! – обратился Гиньоль к толстяку. – Вы ведь за этим сюда пришли?
Щеки толстяка Хруля раздулись, глаза налились кровью, а лицо побагровело так, что Гиньоль испугался, что вот прямо сейчас уполога хватит удар. И виноват в этом будет он. Поскольку своими заумными речами поверг бедолагу в смятение, граничащее с раздвоением личности. Он поставил Хруля в ситуацию, когда тот должен был сделать выбор, кого поддержать – коллегу и соратника Вин-Винтовского, с которым он съел не один пуд соли, либо обещающего ему золотые горы Гиньоля? Ну согласитесь, не простой же выбор?
Но, к радости и удивлению Гиньоля, Хруль нашел третий, альтернативный вариант ответа, который примирил его с двумя очевидными.
– Как скажете, господин Гиньоль! – рявкнул, будто взорвался, толстяк. – Я целиком и полностью поддерживаю все ваши начинания!
Гиньоль удивленно вскинул бровь. Затем сделал шаг вперед, положил руку профессору на плечо, проникновенно заглянул ему в глаза и негромко произнес:
– Благодарю за доверие, товарищ!
Большие, навыкате, глаза Хруля с красными прожилками наполнились слезами. Профессор преданно шмыгнул носом.
А Гиньоль обратил свой взор на его коллегу.
– Вы правильно сделали, доктор, что подняли эти животрепещущие вопросы. Чем дольше мы тянули бы с ответами на них, тем труднее всем нам пришлось бы.
Вин-Винтовский растерянно приоткрыл рот, пытаясь понять, какие же такие животрепещущие вопросы он успел поднять? И главное – куда и откуда? Интересно, что вопрос о том, имеет ли смысл спорить с Гиньолем, он себе даже не задавал.
– Вот что я вам скажу, доктор. Да, нам действительно пришлось опустить некоторые из приведенных вами доводов. А отдельные факты мы вынуждены были интерпретировать в неожиданном для специалистов ключе. А почему?
– Почему? – растерянно повторил Вин-Винтовский.
– Потому что у нас не было выбора. Чтобы наши идеи овладели массами, мы должны были их драматизировать!
– Массы?
– Нет – идеи! Представьте себе, доктор, человека, который понятия не имеет, что такое огнестрельное оружие. Вернее, он слышал что-то такое, но знать не знает, как все это работает. Как, по-вашему, что он подумает, если показать ему патрон?
Вин-Винтовский недоумевающе пожал плечами.
– Вот именно! – щелкнул пальцами у него перед носом Гиньоль. – Он не знает, что это за штука, и поэтому она ему абсолютно неинтересна! А теперь мы на глазах у него заряжаем патрон в пистолет и делаем выстрел! Нет, мы не просто стреляем! Мы целимся в летящую у нас над головами птицу. И птица камнем падает на землю! Все! Теперь этот тип у нас в руках. Теперь уже ему будет интересно все. И химический состав пороха, и законы физики, выталкивающие пулю из ствола, и баллистика, направляющая ее по строго определенной траектории! – Гиньоль взял со столика чашку и глотнул остывшего чая. – То же самое, господа, проделали и мы с вами. Мы драматизировали ситуацию с инопланетной угрозой, тем самым подготовив массу к восприятию наших основополагающих идей. Теперь это касается всех и каждого. Непосредственно и напрямую. А значит, никто не останется в стороне. И равнодушных тоже не будет!..
В этот момент Гиньоль почувствовал, что его понесло. Такое с ним порой случалось. Но он всегда знал, когда следует остановиться. Ну, или почти всегда. Была пара случаев… Впрочем, Гиньоль не любил о них вспоминать.
Очень вовремя зазвонил телефон.
Извинившись перед гостями, Гиньоль снял трубку.
Звонил Франтишек.
– Остановись. Довольно. Иначе перегнешь палку. Упологи готовы. Сейчас им нужно время, чтобы их мозги перекодировали полученную от тебя информацию. И тогда они будут считать твои идеи своими. Но к прессе их подпускать еще рано. Могут сорваться.
– Да, согласен, – ответил Гиньоль и повесил трубку.
Поскольку крыльцо и его окрестности были оккупированы жаждущей сенсаций братией, Гиньоль попросил Туанону выпустить упологов через находящийся под лестницей черный ход. Пользовались им крайне редко, а потому кусты шиповника столь буйно разрослись на заднем дворике, что с улицы двери не было видно. Открыв дверь, Туанона в ужасе вскрикнула. Прямо перед ней стоял человек. Стоял возле самой двери. Так, будто уже позвонил и ждал, когда ему откроют.