Мир-на-Оси
Шрифт:
– Сидеть! – привычно скомандовал руководитель комитета.
И секретарши, умолкнув, опустились на свои места.
– Они реагируют на слова или просто на голос? – поинтересовался Фанфанов.
– На запах. – Чипизудов выдернул из кармана белоснежный носовой платок и взмахнул им перед носом фантаста.
Аромат был настолько необычный, что Кимер только головой удивленно качнул.
Чипизудов довольно улыбнулся.
– Особый парфюм. Изготовляется по спецзаказу, на основе старинного фамильного рецепта парфюмерным домом «Бальдини и Гренуй».
Еще раз взмахнув платком, Чипизудов собрался было уложить его в карман.
– Секундочку!
Клара поймала руку руководителя кабинета за запястье, поднесла ее вместе с платком к своему носу, сделала легкий вдох и на миг прикрыла глаза.
– Корица, перечная мята, лаванда, гвоздика, немного меда и лимона, самую малость кардамона, экзотическая пряность хуидзяо из провинции Су-кич и, вы уж не обижайтесь, господин руководитель комитета, буквально капля козлиной мочи.
– Вы работаете в парфюмерной промышленности? – удивленно посмотрел на Клару Чипизудов.
– Нет, – обворожительно улыбнулась девушка. – Запахи – это мое хобби, – и добавила то, что велел говорить ей Гиньоль: – По своей основной специальности я – революционер.
– Эволюционист, – быстро внес коррективу Гиньоль. И, наклонившись к Чипизудову, шепнул как бы по секрету: – Эти ученые такие рассеянные. Порой даже имя свое вспомнить не могут, не то что профессию.
Чипизудов с пониманием кивнул и, дабы не вдаваться в дальнейшие обсуждения темы, которая казалась ему весьма деликатной, поспешил раскрыть перед гостями следующую дверь. За которой находился уже непосредственно кабинет Бургомистра.
Глава 28
В ратуше у Бургомистра имелось несколько кабинетов. Четырнадцать или семнадцать. Точно он и сам не помнил. Но знал, что на все случаи жизни. Так ему говорил руководитель кабинета. Которому Бургомистр всецело доверял. Кабинет номер семь, больше похожий на просторную гостиную, использовался для непротокольных встреч. К разряду которых относилась и сегодняшняя встреча с Гиньолем.
Кабинет имел сводчатый потолок, украшенный разноцветными фресками, реконструирующими наиболее захватывающие эпизоды древней истории далеких предков нынешних центральцев. Вот – Иосиф Усатый устраивает избиение младенцев, а заодно их близких и дальних родственников, тем самым утверждая свой возведенный в закон принцип «Невиновных не бывает. Был бы человек, а статья найдется». Вот – царь Додон вершит свой мудрый и неподкупный суд; цена любого вопроса всего-то четыре процента от суммы сделки. А вот Моисей с группой соратников отправляется на покорение Синая. Восхождение на самую высокую и неприступную гору Централя заняло ровно сорок лет. И теперь представьте, каково было разочарование героев, когда на самой вершине они обнаружили каменную скрижаль с выбитой на ней надписью «Здесь был Зяма»! К чести Моисея, он не стал скрывать факт обнаружения скрижали. Благодаря ему историки до сих пор приходят в бешенство, не в силах ответить на вопрос, кто же такой этот самый Зяма? А вот Арни Шварц произносит слова, ныне известные каждому школьнику: «А все-таки он вертится!» Не многие, однако, знают, что поначалу слова Шварца были восприняты с недоумением и даже со скепсисом. Тем более что произнес он их в момент вручения ему в тринадцатый раз премии «Мистер Мир-На-Оси». Многие ломали головы, пытаясь понять, кто такой «он» и почему «он» должен вертеться? И только много позже, в своем основополагающем научном труде «О принципах движения тел, сопряженных с суперструнами» Арни Шварц объяснил, что «он» – это Мир-На-Оси. Произнеся «А все-таки он вертится!», Шварц со всей определенностью заявил, что Мир-На-Оси вращается вокруг служащей ему осью суперструны, в то время как жестко закрепленный на суперструне Додекаэдр всегда остается неподвижным. Это был переворот в науке, поскольку многие поколения до Шварца ученые были уверены, что все обстоит прямо наоборот – вращается Додекаэдр, а Мир-На-Оси – неподвижен. Зеркало свода занимала эпическая фреска, изображающая одно из важнейших исторических событий Централя – неудавшийся Октоберский пивной путч и пленение главы заговорщиков Ульянова народным героем Джеки Чаном.
Три высоких двустворчатых окна, выходящие на Ратушную площадь, были плотно закрыты тяжелыми складчатыми портьерами. А двойные стеклопакеты не пропускали ни единого звука с улицы. В центре стоял большой круглый стол, покрытый зеленой скатертью с золотыми «огурцами», вышитыми по краю. За столом сидели: сам Бургомистр, министр культуры, министр по чрезвычайным ситуациям и пресс-секретарь Бургомистра. На столе, как и полагается на непротокольной встрече, напитки, закуски и сладости. Судя по следам сахарной пудры на скатерти перед Бургомистром, тот уже успел отведать пару пончиков. А почему бы и нет? Он ведь не кто-нибудь, а сам Бургомистр! Возле стены стояли два канцелярских стола, сверх всякой меры заваленные всевозможнейшими канцелярскими принадлежностями. За этими столами сидели секретари, один из которых встречал гостей на заднем дворе ратуши.
Вот такая была диспозиция перед началом встречи.
Едва заглянув в кабинет, Гиньоль быстро оценил ситуацию. И начал действовать.
Не дожидаясь официального представления, он плечом отодвинул в сторону руководителя кабинета и выдвинулся на первый план. Сняв шляпу, Гиньоль вскинул руки вверх и в стороны. В одной руке – шляпа, в другой – трость. И провозгласил торжественно:
– Категорически приветствую всех собравшихся!
Не дожидаясь ответа от ошеломленных столь нетрадиционным началом встречи чиновников, Гиньоль метнулся к окну и рукояткой трости откинул закрывавшую его портьеру.
– О! – радостно воскликнул он, выглянув на улицу. – Я вижу, на площади то же, что и вчера! – повернув голову, он весело подмигнул Бургомистру. – Или погуще?
Бургомистр покосился на министра по чрезвычайным ситуациям.
– По нашим оценкам, на площади не более пятисот человек, – и глазом не моргнув, отрапортовал министр.
– А поточнее? – недовольно буркнул Бургомистр.
– Четыреста девяносто девять, – ответил министр.
– Ну точно, – насмешливо кивнул Гиньоль. – Надо полагать, что остальные – это револьверос.
– Абсолютно верно, – подтвердил догадку Гиньоля министр по чрезвычайным ситуациям.
Гиньоль снова глянул в окно.
– Тогда получается, что на каждого митингующего приходится не меньше дюжины револьверос.
– Где-то примерно так, – ушел от прямого ответа министр.
– Это недопустимая расточительность, – недовольно сдвинул густые, кустистые брови Бургомистр.
– Все ради обеспечения вашей безопасности, – подобострастно прогнулся в поясе министр.
– Что любопытно, многие из них держат транспаранты с лозунгами в поддержку ЦУПа.
– Для конспирации, – ни на миг не растерялся министр.
Гиньоль даже позавидовал его изворотливости.
– А вы, собственно, кто такой? – наконец-то обратил подобающее внимание на Гиньоля Бургомистр.
Гиньоль улыбнулся и благородным жестом вывел на первую позицию потерянно хлопающего в ладоши руководителя кабинета.
– Господин Бургомистр! – живо подобрался Чипизудов. – Господа министры! Хочу представить вам господина Гиньоля Гиньоля! – выверенный, как у профессионального конферансье, жест в направлении Гиньоля. – И его спутников – академиков, выдающихся мыслителей современности и активных деятелей Центра Угрозы Панспермии. Кимер Фанфанов и Клара…
Чипизудов бросил вопрошающий взгляд на Гиньоля.
– Цеткин, – подсказал тот.
После чего подошел к столу, встал прямо напротив Бургомистра, кинул шляпу на стул, оперся обеими руками о край стола, подавшись вперед, вперил взгляд в своего облеченного высокой государственной властью визави и зловеще шелестящим голосом произнес:
– Начнем, пожалуй.
– Предлагаю начать с вафельных трубочек с заварным кремом. – Бургомистр пальцем указал на поднос с пирожными. – Они сегодня исключительно вкусные.