Мир наизнанку
Шрифт:
Хотя нет, теперь знает. По крайней мере об одном увлечении. Ольга села за письменный стол Жанны, внимательно огляделась вокруг. Ничего особенного. Обстановка, обычная для подростков. Магнитофон, рядом аккуратно расставленные кассеты, постеры групп «Backstreet Boys» и «Aqua» на стене. Только на краю стола под стеклом – вырезанная из «ТВ-Парка» фотография Харрисона Форда. Черт возьми, может быть, это тоже должно наводить на размышления? То, что Жанне нравится не ДиКаприо, не Брэд Питт, а именно Форд, которому уже, слава богу, лет немало. Может быть, ее уже давно увлекают зрелые мужчины,
Кода Ольга начала обследовать ящики стола, перед ней вскоре выросла кучка вещей, которые можно было бы смело назвать уликами. Во-первых, тут был злосчастный дневник. В нем, правда, не прибавилось записей, и Он по-прежнему оставался безымянным, но теперь Ольга все написанное воспринимала совершенно по-другому. «Господи, почему, почему Жанна так поступила? Ведь она знала, что мы с Вадимом живем. Спим вместе… Неужели ей не противно? Не больно? А может быть, наоборот? Ей весело? Она испытывает чувство мстительного удовольствия? Я совершенно не знаю свою сестру», – растерянно подумала Ольга.
Второй уликой был серебряный медальон в виде маленького пухлого сердечка, на обратной стороне которого красивой вязью было выгравировано: «Моей любимой девочке». Медальон Жанна прятала в коробочке с коллекцией монет. Никто не мог подарить ей это украшение, кроме Вадима. Простенько и со вкусом. Если бы это был подарок от мальчика, например, от Жени Сушко, Жанна наверняка небрежно бросила бы его где-нибудь на виду. Но нет, она припрятала его подальше от Ольгиных глаз.
Последней находкой оказалась фотография, от которой аккуратно, явно по очерченной по линейке метке было отрезано ее, Ольги, изображение. Ольга хорошо помнила эту фотографию. Они снимались все вместе, когда ездили на плотину кататься на лодке. Но вот теперь Ольгу с общей фотографии безжалостно удалили. И остались на ней только Вадим с Жанной, оба улыбающиеся, с чуть прищуренными глазами. Правда, слева, там, где раньше стояла Ольга, одно плечо Вадима было отхвачено ножницами, и куцый этот снимок мгновенно наводил на мысль о чисто детских порывах. Эту «подправленную» фотографию Жанна засунула в старый блокнот, куда в детстве аккуратно записывала все поездки с отцом – в Театр кукол, в парк, в кафе-мороженое.
Какое-то время Ольга сидела неподвижно, потом рассовала все находки по местам. Она боялась разговаривать с Жанной о Вадиме. Ничего не могла с собой поделать. Нет, невозможно даже представить, как она скажет девочке, что все знает. Надо призвать к ответу именно Вадима. Это единственный выход. Скоро Жанна возвратится из школы, и ей придется разыгрывать из себя глупую старшую сестру – слепую, немую и глухую, которая ничегошеньки не понимает ни в этой проклятой жизни вообще, ни в сердечных делах в частности.
Лиза робко постучала в кабинет Ратникова. Она по-прежнему относилась к новому шефу с опаской, хотя он всячески выказывал ей свое расположение. Лизе нравилось, что он не фамильярничает, не позволяет себе пошлостей типа «лапочки», «киски» или «детки». В свою очередь Ратникову импонировало, что его новая помощница не прибегает к опереточным
– Можно мне спросить? – осторожно поинтересовалась Лиза, не зная, как ее шеф отнесется к инициативе снизу.
– Давай садись, я весь внимание.
Ратников отложил бумаги и, сцепив руки перед собой, поглядел на Лизу тем особенным взглядом, который отрабатывал годами, – внимательным, дружелюбным и немножко нежным. Его светло-голубые глаза обежали всю ее и остановились на лице. Лиза тоненько кашлянула и сказала:
– Я тут все думала про историю с Неверовой… Ниной Николаевной.
– Так-так, Лиза, умоляю, не бойся показаться глупой, высказывай любую идею. У нас нет покуда ни единой зацепки. Если что пришло в голову – давай, не томи.
– Мне кажется абсолютно невероятным, чтобы, проговорив больше получаса с Неверовой, мужчина ничего про себя не рассказал.
– Сухарев досконально выспросил ее о содержании той спонтанной беседы и не обнаружил там ничего ценного.
– Может, Неверова утаила кое-какие подробности?
– Зачем? Это ведь не в ее интересах.
– Возможно, она просто недооценивает важности того, что утаила.
– С чего ты вообще взяла, что она что-то утаила?
– Ну… просто я подумала: Сухарев – не тот человек, которому может довериться такая женщина.
Ратников вперил взгляд в полированную крышку стола, пытаясь вызвать к жизни образ Артема Сухарева, потом раздумчиво кивнул:
– Да, в этом что-то есть. Тогда, может быть, ты сама с ней побеседуешь?
– А этика? – нахмурилась Лиза. – Сухарев и так-то отнесся ко мне… э-э-э… несколько предвзято.
Ратников так удивился, что непроизвольно выпучил глаза и даже пару раз по-совиному моргнул:
– Предвзято? А как же его слащавая любезность, которой он одаривает всех без исключения женщин?
– Никакой любезности. Со мной он ужасно недружелюбен.
– Странно, странно. Весьма странно. Ну да ладно. Если ты говоришь, я тебе, конечно, верю. Тогда, если не возражаешь, скажем, что автор идеи – я сам. В этом случае наш Тёма не станет показывать характер.
Лиза кивнула:
– Конечно, я могу оказаться не права. Здесь нет ничего, кроме женской интуиции…
– А что? Это интересно. Уж чего только мы не использовали в своей работе! А вот женскую интуицию – еще ни разу.
– Детективы пока ничего не выяснили? – спросил Иван, примериваясь к салату.
– Еще слишком мало времени прошло. – Ольга старалась скрыть свою растерянность и леденящий сердце холод.
Они сидели в небольшом уютном кафе за столиком у окна, и Ольга не сводила глаз с тротуара, бездумно провожая взглядом прохожих, словно следила за рыбками в аквариуме. Иван был поглощен обедом и состояния собеседницы, кажется, вовсе не замечал.
– Я так и не понял, почему ты не рассказала Вадьке, – продолжал он, энергично нагружая вилку едой. – Он умный и порядочный, и, в конце концов, вы с ним давно уже вместе. Речь ведь идет о твоей сестренке. Вадька сам находился в таком же положении, ему одному приходилось присматривать за Любочкой. Он, как никто, должен понять твое беспокойство за сестру.