Мир пауков: Маг. Страна призраков (сборник)

Уилсон Колин Генри

Видел он и то, что Дравиг в этом поединке не на высоте. В нем уже чувствовался возраст, да и сколько уж лет прошло с тех пор, как ему приходилось отстаивать себя в поединке. И хотя его воля была подобна разящему острию, ему не хватало примитивной грубости, которая была у соперника, в ком агрессивность соответствовала силе приземистого тела. Более того, уверенность Дравига подтачивало еще и сознание того, что все происходящее – гадкая нелепость. И хотя с виду оба бились на равных, не уступая ни на йоту, Найл видел, что Дравиг теряет силу быстрее своего противника. Что произойдет, если Дравиг в конце концов сдаст? Все это виделось так ясно, будто должно произойти вот-вот. Единственное, чем Дравиг

мог бы спасти себе жизнь, – это встать в позу побежденного, все равно что пес, поджавший хвост. Но этому не бывать никогда. Даже сейчас, в самый разгар схватки, поза Дравига выражала непримиримую ненависть к противнику, стремление наказать и расквитаться с ним так, чтоб неповадно было. Из чего следует, что, когда в конце концов придется уступить, Дравиг неминуемо погибнет. А для паука погибнуть – это признать превосходство того, кого считаешь ниже себя.

Внезапно до Найла дошло, что нелепо стоять и глазеть на то, как Дравиг бьется не на жизнь, а на смерть; тем самым он самого себя ставит в унизительное положение труса. Внутреннее напряжение и желание видеть врага поверженным овладели Найлом настолько, что для него самого теперь необходима была победа или смерть. Напряжение заставило вспомнить о медальоне на груди: он обжигал, словно превратившись в тлеющий уголек. Сейчас он выпуклой стороной обращен был внутрь, загоняя мыслительную энергию обратно в тело и тем самым усиливая внутреннюю сосредоточенность. Найл полез себе под воротник и направил силу сосредоточенности на противника.

От неожиданного врага тот оторопел и слегка струхнул. В следующую секунду он с замешательством обнаружил, что второй противник, оказывается, двуногий. С силой, от которой Найл чуть не присел, и не отступая ни на шаг, паук напрягся, не даваясь своему новому противнику, и стал отражать натиск с двух фронтов. Найл мгновенно почувствовал, будто какая-то невидимая сила толкает его назад, и на секунду ощутил себя неестественно, до странности легким. Затем он снова сосредоточил волю и всю силу медальона пустил на то, чтобы отжать от себя встречный натиск. Медальон накалился так, что обжигал кожу, и Найл мимолетно пожалел, что не позаботился вывесить его поверх туники, а надо бы. Он не обращал внимания на боль, а всю силу направлял на то, чтобы не поддаваться натиску и не упасть под ним на землю.

Прошло несколько минут. Дело затягивалось. Вмешательство Найла сделало победу чужака невозможной; при всей своей напористости, у него не хватало силы одолеть натиск сразу с двух сторон. Вместе с тем, похоже, он мог сдерживать его до бесконечности, а Найл мало-помалу уже начинал задумываться, надолго ли ему еще хватит поддерживать в себе такую сосредоточенность. Ощущение неотложности заставило его разойтись так, что он сам диву давался, ведь раньше его хватало максимум на несколько минут. Однако пытаться прошибить волю этого приземистого, мощного существа было все равно что пыжиться сдвинуть кирпичную стену. Чувствовалось, что и у самого Найла сила постепенно идет на убыль.

И тут с ошеломляющей внезапностью всякое сопротивление прекратилось. Запнувшись и падая на колени, Найл содрогнулся от режущей боли; казалось, кишки наполнило жидким пламенем. Он невольно посмотрел вниз, ожидая увидеть кровь, и с облегчением обнаружил, что все в порядке. Противник, тяжело качнувшись, отступил, словно под мощным ударом. Ушла минута, чтобы разобраться, в чем дело. Оказывается, Сидония вогнала чужаку в брюхо тесак и рванула его вбок. На глазах у Найла она выдернула его, затем ловким движением откатилась в сторону, уйдя из-под челюстей, которые попытались ее обезглавить. Резь в животе была результатом телепатического контакта.

В отличие от Найла Дравиг продолжал давить; противник оттого и шатался, а затем и вовсе

упал, словно его огрели тяжелой дубинкой. Он лежал на полу, поверженный и оглушенный, а из раны на брюхе ручьем бежала кровь. Секунду Дравиг смотрел с холодной враждебностью, а затем, не выпуская его из тисков своей воли, подошел и вогнал ему в физиономию ядовитые клыки. В таком положении Дравиг, напружинив ноги, пробыл несколько секунд, пока не ввел яд. Найл слегка опешил от такой жестокости, он почему-то ожидал от Дравига милосердия. Когда тот вынимал клыки, Найл мельком сунулся ему в ум и уяснил, что у того нет родственного чувства к существу, которое он только что лишил жизни. Это было просто дикое животное, еще минуту назад смертельно опасное; и вот он уничтожил его без всякой жалости, как и оно поступило бы с ним.

Доза, судя по всему, была сильной; паук конвульсивно дернулся, отчего перевернулся на спину, затем неподвижно застыл, скрючив лапы на груди. Подошедший Симеон с интересом его разглядывал (Сидония сморщила нос с брезгливой заносчивостью). А когда Дравиг коротко поблагодарил – это относилось к ним обоим, – та закраснелась, как школьница. Найл с удивлением понял, что она пожертвует за Дравига жизнью не колеблясь, так она покраснела. Найл повернулся к Симеону:

– Это паук?

– Не совсем. Его зовут паук-быковик, мой отец в свое время называл их лесовозами. Думаю, по строению он ближе к клопам, чем к паукам.

– Ты таких раньше когда-нибудь видел?

– Безусловно. Жуки держали пару таких как рабочий скот. Они страшно тупы, но силы необычайной. И еще невероятно преданны. Скорбо, возможно, приказал ему никого не впускать. Он бы и на самого Смертоносца-Повелителя накинулся, но не ослушался бы приказа.

– Их там, в старой шахте, целый выводок, – сказала Силония, указав куда-то на восток.

Так как мертвый быковик занимал собой без малого весь проход, Найл с Симеоном были вынуждены вытащить его наружу – как все пауки, этот был удивительно легок для своего размера, – прежде чем удалось войти. Затем они до конца отодвинули стальную дверь – канавка, по которой двигались колесики, была наполнена слежавшейся ржавчиной и пылью. Первое, что попало на глаза, это изувеченный труп, лежащий в луже крови. Женщина, голова и рука отъедены. Аккуратно срезанная паучьими челюстями одежда, все еще в белесых тенетах, лежала возле. Очевидно, гости потревожили восьмилапого во время обеда.

Найл поднял голову. В мутном свете, цедящемся через запыленные окна, виднелось с дюжину коконов человеческих очертаний, подвешенных под потолочными балками. Они чуть покачивались на слабом ветру, в точности как все это было в уме капитана. Удивительно, насколько в действительности каменный склеп соответствовал тому секундному образу во всех деталях. Было лишь одно небольшое отличие. Тогда ему показалось, что в мясницкой стоит запах крови, здесь же чувствовалась лишь сырость и затхлость. И это, понял он, из-за разницы между чутьем человека и куда более тонким чутьем паука.

– Ты думаешь, кто-нибудь из них жив? – спросил Найл у Симеона.

– Вот эта была жива. – Симеон указал на труп женщины. – Иначе кровь бы из нее так не текла.

Найл повернулся к Дравигу.

– Как ты думаешь, кого-нибудь из них можно спасти?

Ответный импульс Дравига в человечьем обиходе соответствовал пожиманию плечами.

Помещение было, по сути, голым бетонным бункером, пустым, если не считать нескольких ящиков, сваленных в самом дальнем углу. Людские тела висели примерно в паре метров над головами. Каждое окутывала полупрозрачная кисея, удивительно нежная; волокна гораздо тоньше, чем у обычной паутины. Когда глаза привыкли к тусклому освещению, под кисеей стали различаться лица – у одного, заметно, даже открыты глаза.