Мир пауков. Башня и Дельта

Уилсон Колин Генри

Лениво, затем лишь, чтобы понаблюдать эффект, Найл сосредоточил волю и приказал созданию застыть на месте. Оно уже скрылось из виду, но можно было чувствовать его присутствие. Чувствовалось также и нежелание подчиняться. Единственным желанием студня было забиться сейчас куда–нибудь в темный сырой угол и переваривать там поглощенную пищу. Используя себе в помощь медальон, Найл повторил приказ возвратиться. Студень нехотя повиновался, на краю дыры появился серый отросток. В этот момент вмешался энергетический пульс и отдал команду, отменяющую приказание Найла: отросток скрылся из виду. Окончательно заинтригованный, Найл сосредоточил внутреннюю силу и опять приказал возвратиться. Получался как бы поединок,

кто кого перетянет. И вот источник неизвестной энергии вроде бы сдал. Причина, Найл был убежден, состояла в том, что сила эта чуяла: ничего особо важного не происходит. Гриб, сокращаясь, пролез обратно через дыру и стал пересекать потолок.

Найл утратил интерес и ослабил внимание. Он ожидал, что создание сейчас остановится и поползет обратно. Оно же вместо этого упорно продолжало ползти через потолок, а затем уже и вниз по стене. Найл растерянно наблюдал, как скрадывается между ними расстояние. Вот студень уже и на полу, ползет по плитке, оттирая в стороны комья опавшей штукатурки; вот уже вплотную подобрался к ногам. Найл направил бластер, собираясь пальнуть, лишь только тот попытается напасть. Но студень смиренно застыл — аморфная пульсирующая масса, полуовощ–полужеле ожидало дальнейших распоряжений. Найл изумленно осознал, что студень воспринимает его как источник приказаний. Суетливая поспешность выстрелить как–то сразу улеглась. Вместо этого Найл велел грибу убираться восвояси и, отдав распоряжение, тотчас ослабил волю. А студень послушно пополз назад к стене и, взобравшись, утек в дыру.

Теперь, когда кухня опустела, было бессмысленно оставлять в ней зажженный светильник. Найл наклонился над ним, прикрыл одной рукой шишечку с отверстием и аккуратно задул огонек. Сквозь тыльный проем окна сочился тусклый свет. Посмотрев вверх через заграждение, Найл различил первые лучи солнца, падающие на восточные крыши. В груди тревожно екнуло: светильник–то, оказывается, всю ночь было видно с улицы. Минут пять Найл стоял, пристально вглядываясь в блеклое рассветное небо. Не заметив ничего подозрительного, возвратился назад в комнату. Не спал один только Доггинз. Он без вопросов принял бластер и сунул обратно себе в карман.

— Скоро уже совсем рассветет, — заметил Найл.

— И слава богу. — Доггинз, потянувшись, зевнул и хлопнул в ладоши: — Хорош спать, ребята, подъем! Повезет — к завтраку будем уже дома. — Подошел к ближайшему окну, глянул за штору. — Выходим через десять минут.

Люди, помаргивая со сна, позевывая, стали приходить в себя, но, едва вспомнив, где находятся, мгновенно вздрагивали и настораживались.

Милон вышел на кухню, и секунду спустя послышался его встревоженный голос:

— Киприан исчез!

— Уже знаем, — раздраженно откликнулся Доггинз. — Насчет этого разберемся потом. Готовимся выходить.

Тревожный крик Милона сделал свое дело, в комнате нависла угрюмая, гнетущая тишина. Люди, вставая, протирали глаза. Желания вылезать в тревожный предрассветный сумрак не было ни у кого.

— Сейчас тронемся, — заговорил Доггинз. — Но прежде чем это сделаем, хочу кое–что сказать, причем чтобы вы отнеслись к этому так, словно речь идет о вашей жизни и смерти. Так вот. — Он поднял «жнец». — Это оружие шутя сладит с любым пауком. Держа его в руках, можно смело выходить навстречу каким угодно полчищам. Но помните, для людей оно опасно не менее, чем для пауков.

Одно неверное движение, и стоящий перед тобой человек готов — или, еще хуже, потерял ногу или что–нибудь еще. Поэтому, если на нас нападут, не паниковать. Держать себя в руках и не давить на спуск, прежде чем прицелитесь. Никакого риска.

И вот еще что. Кто–то, вероятно, боится, что паук парализует волю прежде, чем удастся нажать на спуск. На этот счет я хочу сказать вам кое–что, о чем прежде не заговаривал.

Я давно уже понял, что сила воли у пауков не такая уж необоримая, как мы себе представляем. В сущности, это ошибка — называть ее силой воли. Это скорее сила резкого окрика. — Люди Доггинза явно пребывали в сомнении и растерянности. — Почему вы, скажем, подчиняетесь мне, когда я отдаю приказ? Ведь я вам руки не выкручиваю. Вы подчиняетесь, потому что сжились с мыслью, что приказы отдаю я. Допустим, сейчас кто–нибудь встал бы у вас за спиной и рявкнул в самое ухо: «Встать, руки за голову». Вы бы и тут подчинились, но не из–за силы воли, а потому, что привыкли выполнять приказы. А теперь скажу, какие у меня на этот счет мысли. Я думаю, парализуя волю, паук на деле испускает луч навязчивого предложения, который действует на подсознание. Это, можно сказать, своего рода гипноз — если вам известно такое слово. Но влиянию гипноза можно сопротивляться. А с такой вот штуковиной в руках, черт побери, у вас на то самый отменный козырь. Поэтому когда в следующий раз паук попытается парализовать вашу волю, не давайтесь. Деритесь. Внушите себе, что бояться нечего. Ладно, достаточно. Когда откроем дверь, я пойду первым, а там уж выходим по одному. Найл, пойдешь замыкающим. Оружие поставить на единицу, но без моей команды не стрелять. Криспин, отодвигай кресло. А ты, Милон, открывай дверь.

— Стой… — проговорил Найл.

Ум у него все еще улавливал биение энергетического пульса, поэтому он почуял, что сейчас произойдет, еще прежде, чем брюнет сделал шаг к креслу. Это напоминало едва уловимое дыхание ветра, предвестие урагана. Найл инстинктивно сжал волю, словно готовясь принять удар, поэтому, когда спустя мгновение мышцы стылым металлом сковал паралич, ум уже собрался словно кулак. В это отчаянное мгновение в мозгу успело мелькнуть, что Доггинз прав: действительно напоминает приказ, резким окриком раздающийся в недрах сознания. И хотя мышцы свело, как от броска в ледяную воду, воля осталась неуязвимой. Найлу стоило немалых усилий сдвинуть предохранитель «жнеца» — враз онемевшие пальцы шевелились вяло, как во сне, но тем не менее это удалось.

В дверь толкнули с такой силой, что тяжеленное кресло, почти что вплотную припертое к ее ручке, юзом отъехало в сторону. Найл спокойно дожидался, зацепив пальцем спусковой крючок. Мельком глянул вбок на Доггинза. Лицо у него перекосилось и дрожало от мучительного напряжения, губы топорщились над стиснутыми зубами. Он походил на атлета, пытающегося поднять огромный вес. Вот рука у него дернулась, и из дула вырвался голубой сполох, прорезав спинку кресла и дверь. Спустя секунду в расширившийся проем пальнул и Найл.

Нагнетаемая тяжесть мгновенно исчезла, освобождая от невидимых пут. Найл, едва не потеряв равновесие, кинулся вперед и пихнул кресло обратно к двери. Это он проделал свободно, не встретив сопротивления. Остальные шатались как пьяные, кое–кто свалился на пол. Доггинз повернулся к своим с широкой улыбкой:

— Порядок, парни, один–ноль в нашу пользу!

Голос, правда, был напряжен, прерывался. Лицо у него неожиданно посерело, он, качнувшись, попятился и тяжело сел.

— С тобой все в порядке? — встревожено спросил Найл.

— Все прекрасно, — выговорил Доггинз, кивнув. — Дай мне минут пять, и будем готовы к отходу.

— Ты собираешься наружу? — изумился Найл.

— А то как же! Нам что, весь день здесь торчать?

Доггинз закрыл глаза и запрокинул голову. Крючковатый нос придавал заострившемуся лицу мертвенное выражение.

В течение пяти минут никто не обмолвился ни словом. Все, держа оружие наготове, смотрели на дверь, и Найла поразило: решительно никто не выглядел напряженным или испуганным. В положении, когда грозит смертельная опасность, не было места сомнениям или колебаниям.