"Мир приключений" 1926г. Компиляция. Книги 1-9
Шрифт:
Посреди долины, в черной зелени кипарисов, мерцал белым отсветом мрамор дворцов. Тут находилась летняя резиденция Гуссейна, повелителя всего Хейяца. Мраморная мечеть Ибн Аббаса над могилою двух сыновей пророка, огромный дворец Али паши были окружены зарослями цветов, и розы горели, как пятна крови, возле белого мрамора высоких лестниц.
В северо-западном углу города, где тянулся сумрак от сплошной рощи пальм, поднимались средневековые бастионы и жерла бронзовых пушек грозно смотрели на город. Посреди города, как насмешка над могуществом крепости и прохладою дворцов, стояли неподвижные каменные идолы Аллами и Азза, выстроенные еще идолопоклонниками для посрамления пророка и сохраненные, как памятники старины, до наших дней.
Перед дворцом Али паши, там, где находились покои Зейнаб Эль Самара, теснилась целая толпа бедуинов, которые обыкновенно не решались появляться в городе. Оборванные и грязные, заносчивые и высокомерные, казалось, они принесли с собой весь губительный зной раскаленных песков, и теперь, когда эти горбоносые, стройные пираты песчаного океана грубо кричали на мраморных лестницах, казалось, что вслед за ними вторгнутся пески, среди которых они бродяжничают, и шуршащей лавиной засыплют дворец и город.
Нхар Эль рефуд (день похищения) уже миновал, сегодня был Нхар эль хазам (день пояса). Зейнаб Эль Самар празднует свадьбу с Неддемой, женщиной их племени. Никакие уговоры друзей и даже недовольство Гуссейна не остановили Зейнаба и теперь, среди толпы бедуинов, по мраморным плитам перед дворцом прохаживался разбойник, предводитель табора. Иногда он обходил вокруг всего дворца и его старый плащ с бахромой внизу медленно волочился за ним по цветочным клумбам. Скоро он уселся на ступень лестницы, положив руку на золотую рукоять дамасского кинжала, осыпанного рубинами и изумрудами. Раб короля, проходивший мимо для поздравления, высокомерно огляделся, но предводитель табора слегка сгорбился, как будто готовясь к прыжку, его цепкие пальцы стиснули оружие, — и раб невольно отвел глаза в сторону и улыбка застыла на его губах. Купец, проходивший по улице, одернул его за плащ, так как может быть завтра они встретят этого льва в пустыне. Посланный успокоился, увидев беспечного Зейнаба, раздававшего подарки бедуинам, но когда они подняли радостный вой, он содрогнулся и еле выговорил обычные слова свадебного поздравления:
«Пусть сделает Аллах, чтоб ваши лица покраснели от радости».
Тут он вспомнил, как говорили во дворце, что только ради любимца Зейнаба престарелый могущественный Гуссейн терпит присутствие этих гиен караванов в городе.
Кто учит мудрости льва пустыни? Однако, бедуин, не зная почему он идет в ту или иную сторону, всегда приходит туда, куда надо. Таким же образом Неддема, через месяц после того, как Зейнаб увидел ее в оборванной, грязной толпе, полюбила роскошь и теперь назначенные ей рабыни и слуги еле успевали выполнять ее требования. Она возлежала во внутреннем покое дворца и глядела, как рассыпались брызги фонтана в водоеме. Мозаичный прохладный пол и все стены были покрыты вьющимися растениями.
Неддема оправдывала свое имя и была звездой своего племени. Ее темно-желтые глаза, таинственные, как у льва, следили за брызгами, которые ронял фонтан на папоротник. Ее веки были голубые от благородного коля, а ее улыбку Зейнаб сравнивал с жемчугом, оправленным в кораллы. Иногда, не глядя, она протягивала к рабыне руку, белую, как матовое серебро и, взяв из корзины розу, бросала ее в бассейн. Золотые монеты, висевшие гирляндами от ее висков и ниспадавшие на плечи, слегка звенели при каждом движении головы. Диадема над мраморным лбом сверкала каплями крупных бриллиантов.
Скоро отдаленный говор бедуинов затих. Зейнаб одарил их всех и даже те, которые расположились в ближайших покоях на широких диванах с самодельными трубками из костей, покинули дворец.
На улице раздался топот и несколько всадников остановились у дворца. Это были друзья Зейнаба. Их широкогрудые вороные кони были покрыты цветными полосатыми попонами с большими золотыми кистями. На чепраках седел сверкало золотое шитье изречений корана и у всех у них были сабли с серебряными рукоятями, — знак их высокого положения. Смеясь и болтая, они спешили к Зейнабу, который приветствовал их прикосновением руки без пожатия, по обычаю арабов.
— Дурные вести, Зейнаб! — громко сказал один из них, молодой Керим Абдуллах из свиты Гуссейна, — кажется нам всем придется оставить стихи и взяться за меч, так как фанатики ваххибы позволяют себе слишком много.
Все направились в большую приемную и, пока негры рабы разносили кофе и гости окуривали себя дымом росного ладона и душистого дерева из фарфоровой курильницы, Керим Абдуллах продолжал рассказывать свои новости. — Скоро придут дни сражений, — говорил он с безпечным смехом. Ваххибы недовольны тем, что при дворе нашего повелителя постоянно находятся европейцы, советы которых он слушает. Теперь Ибн Саид, этот король нищих, вспомнил разные старые дела. Его проповедники говорят, что наш повелитель не должен был участвовать в мировой войне, сражаясь за англичан против турок и даже (тут его голос понизился и он стал серьезным) открыто не признают Гуссейна халифом всех правоверных и наместником Магомета на земле потому, что после изгнания султана из Турции наш повелитель прибег к помощи англичан и, овладев Меккой, провозгласил себя халифом.
— А как ты сам думаешь обо всем этом, Керим? — спросил кто-то из гостей.
— Бисмилла! Я не могу жить с людьми, которые не признают собственности, не носят золота и за куренье наргиллаха (трубки) всенародно бьют палками по спине. Поэтому, кроме верности королю, меня обязывает к борьбе то, что я хочу жить. Зейнаб! — обратился он к хозяину, — не отдашь ли ты им все твои кофейные плантации или, может быть, медейяхи ваххибов (люди рвения) безнаказанно будут грабить твои караваны по пути в Дамасск?
Зейнаб хотел возразить, но кто то из гостей перебил его.
— Он отдаст им все, а себе оставит только плащ, да и то без золота, — и говоривший закинул за плечо угол плаща, расшитый золотом и мелким жемчугом.
— Но довольно о политике, о Зейнаб, — сказал Керим Абдуллах, ты должен показать нам твою жену.
Когда он говорил, черная рабыня раздвинула на две стороны огромный плюшевый занавес, заменявший стену, и, в сопровождении рабынь, Неддема вошла в зал.
Гости почтительно встали с мест и Керим Абдуллах, поэт и воин, носивший сабельный шрам во всю голову, полученный в войне с турками, прижал руки к сердцу.
— Все женщины Аравии ходят с открытыми лицами, — медленно проговорил он, но никогда я не видал ничего подобного.
— О, Неддема, звезда бедуинов, продолжал он. Уже темно и крылья ночи сомкнулись над уснувшей землей, но прогони сон, пусть крылья век твоих не закроют очей, поговори с нами.
Неддема покраснела и, опускаясь на приготовленные подушки, проговорила.
— Я дочь пустыни. Наше расположение обращается во все стороны, как тень высокой пальмы, но любовь моего мужа была сильна, как клинок, рубящий дерево. Блуждающая тень остановилась и вот я здесь. Я буду говорить со всеми, но мое внимание будет с ним, — и она пристально улыбнулась своему мужу.