"Мир приключений" 1926г. Компиляция. Книги 1-9
Шрифт:
— Ну, Василий! поздно и темно стало, пойдем-ка домой!
— Подём, подём Семёныч! жонка мой чай дома приготовил, обырдать (есть сырьем мясо и рыбу), станем.
Пройдя шагов триста, они поднялись на небольшой песчаный холм, с разбросанными по нему каменными глыбами. Холм был окружен с трех сторон скалами и прикрыт от северных ветров. Собаки с радостным лаем и скулением высыпали на встречу своим хозяевам. Прыгали, толкались и старались лизнуть лицо.
— Ля, ля! (тише, смирно) притворно сердито закричал на собак Пырерко. — Ой, бяда! Ой, бяда! Серко, Лебедь, Ла!!
Около Леткова, потираясь о его ноги и тыкаясь холодным, влажным носом в его руку, идет Торос — лучшая собака во всей упряжке и свирепый медвежатник.
— Ну, ну, Торос! Пошел на место! А рука сама собой тянется погладить и потрепать за ухом твердую и густую шерсть любимца. Собака изгибает хребет и ласково урчит.
Подошли к дому — небольшому деревянному строению из крепких лиственичных кряжей. Две комнаты, обширная кухня с громадной русской печью, и небольшая кладовка при доме. Рядом стоит обширный, деревянный сарай, где хранятся все запасы продовольствия, упряжь для собак, нарты (ездовые сани), сети, невода и другие промысловые снасти. Промышленники вошли в кухню и стали снимать с себя малицы. Около ярко топящейся печки возится с чайником и едой опрятная самоедка Анна, жена Василия. Маленький шестилетний Семка, сын Василия, еще непривыкший к Леткову, быстро ретируется за сарафан матери и оттуда поглядывает своими черными глазенками на Леткова и отца. По деревянным, вкусно пахнущим свежим деревом, стенам кухни развешаны мережи, пущальницы (сети для лова рыбы), сыромятные ремни, винтовка Ремингтон и две русских трехлинейки. Симетрично расположены гарпуны и остроги. Простая, но яркая лампа освещает и медную посуду, поблескивающую на полках, и довольные лица обитателей.
Пырерко пьет девятый стакан и блаженно потеет целыми ручьями. Чай, как и водка, слабость самоеда. При еде вилок не признают, а взяв кусок сырого мяса в зубы, резким взмахом острого ножа с низу, из под губ, отрезают мясо и едят. Того и гляди губы и нос себе отрежут.
На «десерт» Анна приносит из кладовки кости оленя. Они тут же разбиваются, а сырые мозги поедаются с громким чавканьем и наслаждением. Это самое вкусное блюдо на Новой Земле.
Семка, уничтожив четыре куска сахару, засыпает, блаженно улыбаясь. Мать уносит его в комнату.
— Ну, а теперь и спать пора! — И Летков, сняв малицу, пошел в свою комнату, так же неприхотливо убранную, как и остальное помещение. Только на стенах висели дешевенькие масляные картины, стоял грубо сколоченный письменный стол, шкаф, умывальник, да много чучел птиц и зверей висело по стенам. За то над кроватью была развешена превосходная коллекция холодного и огнестрельного оружия — слабость Леткова.
Летков уже полуразделся, когда тихонько раскрылась дверь и в комнату вошел Василий. Он как-то неловко переминался и кряхтел.
— Тебе, Василий, что-нибудь нужно? — спросил Летков.
— Ты, Семеныч, парень-то ведь ишшо молодой да сильный! — начал самоед, — без бабы-то тебе плохо — ну, вот, так значит, я тебе Анну-то сейчас дам на ночь, добро ведь так будет?!
Изумлению Леткова не было границ.
— Да ты одурел, Василий, что-ли?! — закричал он на самоеда. И как тебе не стыдно? Идиот ты эдакий! пойми, что ты городишь.
Пырерко был очень напуган и смущен окриком Леткова.
— Не сердись, Николай Семеныч, — заговорил он, — ведь у нас, самодей, обычай уж такой. Ежели мы с тобой так вот жить зачали, что все пополам, а у тебя баба нет. Анна-то ведь баба доброй, жирной! Откажешь, так она сердиться шибко будет — обычай у нас такой, — уговаривал он Леткова.
Возмущенный, взбешенный Летков долго убеждал и ругал Пырерко за такое предложение. Наконец Василий ушел из комнаты, глубокообиженный отказом Леткова.
Верстах в пяти от берега находились четыре небольших островка, где наши промышленники сколотили временную хибарку. Проливы между островками были очень глубоки, и вот теперь там появилась масса белух, гнавшихся за рыбой. В проливах промышленники поставили специальные белушьи сетки — стоянки, на больших якорях. В течение двух недель хода белухи, Летков с Василием добыли до 25 штук громадных зверей, достигавших весом до 80 пудов. Для того, чтобы вытащить зверя на берег, пришлось там же, на островах, построить специальный деревянный ворот, с помощью которого с трудом только удалось вытащить белуху на более мелкое место, а снимать с нее сало и шкуру приходилось по колено в холодной воде. Сало и шкуры зверя перевозили к дому в большой лодке. В среднем с одной белухи добывали сала до 20-ти пудов, плюс шкура, из которой выделывается превосходный сыромятный ремень.
Промышляют белуху, главным образом, летом и осенью, когда бывает ее «ход». В узких проливах и бухтах появляются сотни и тысячи этих зверей. Белуха гонит перед собой и истребляет громадные стаи рыбы. Ее можно сразу заметить по небольшому столбу воды и пара, которые она выбрасывает при вдыхании и выдыхании на поверхности воды, издавая звук — ухх! ухх! Тело ее было видно хорошо в воде. Промышляют белуху двояким способом.
Проследив направление хода стаи белух, выезжают на двух-трех лодках и перерезывают зверю путь, затем стреляют из винтовки спереди, сзади и сбоку зверя. Удара пули о воду белуха очень боится и, направляемая цепью пуль, бросается в сторону. Таким путем ее постепенно прижимают к берегу. Здесь ее бьют из винтовки самые лучшие стрелки, так как голову зверь высовывает из воды только на секунду. Стреляют белуху пониже большой жировой выпуклости на затылке. Жир белухи, перетопленный, довольно вкусен и может вполне итти на пищу человеку.
Другой способ промысла таков: загнав большое стадо белухи в узкий залив, устье этого залива перегораживают специальными белушьими сетями. Несколько лодок с промышленниками остаются около этой стенки и не дают зверю прорваться обратно, стреляя в воду или водя в воде длинными шестами и веслами. Остальные промышленники бьют зверя в заливе из винтовок и гарпунами.
Однажды Пырерко поехал в лодке на острова за белушьими сетями.
Солнце ярко светило. Море ослепительно блестело и шумно взыхало водяной грудью. Василий блаженно потеет в лодке, механически вскидывает веслами. Тихо, тепло… Острова уже близко… Громадный столб воды, глухой рев и резкий удар о борт лодки… Самоед окаменел. Свирепая морда большущего моржа, не далее как в полуаршине, смотрит на самоеда маленькими, налитыми кровью глазами. Страшные бивни-клыки опираются на борт лодки. Смрадное дыхание зверя обдает Василия,
— Ой, бяда! Совсем пропал, мелькает мысль у самоеда, сейчас опрокинет лодку, да и меня потопит!
Тяжело тянутся гнетущие секунды. При малейшем движении морж перевернет лодку… Самоед замер.
Наконец, морж медленно снимает с борта клыки и погружается в воду. Корма лодки высоко задирается в воздух — это морж нырнул и чешет спину о киль. Бешено работает Василий веслами. За лодкой пенится вода. До берега уже 80 или 100 шагов. Вдруг лодка со всего размаху останавливается. Слышен треск дерева и два клыка проламываютборт. Потоки холодной воды хлынули и залили лодченку. Быстро сбросив малицу, Пырерко поплыл к острову. Морж яростно бьет клыками разбитую лодку, вода кипит и покрывается пеной. Василий плывет, напрягая все силы. Ледяная вода сводит руки и ноги, и соленая, горьковатая, обильно попадает в рот.