Мир приключений 1961 г. №6
Шрифт:
— «Фон дер Гольц», - процедил он сквозь зубы.
— О! Уверен?
— Не уверен, но предполагаю.
— Что ж, очень может быть! — Адмирал с оживлением обвел взглядом своих офицеров. Начальник штаба пожал плечами. — Нет, я бы, знаете, не удивился. Его очень берегут. Все сходится. Даже фарватер оградили фонариками, а на берегу поставили маячки или манипуляционные знаки военного времени. Очень-очень похоже. Иначе говоря, тайная военно-морская база, строго засекреченная гавань в шхерах. Там и прячут своего
— Каждый день туда летаю, — обиженно сказал летчик и оглянулся, ища поддержки. — Этакая громадина! Броненосец береговой обороны!
Усов с неожиданным сочувствием подмигнул летчику.
— Шхеры, брат, — сказал он.
— Ясно: шхеры, — подтвердил командир бригады.
А Мезенцева, нагнувшись над снимками, пробормотала, будто про себя:
— Лживый берег…
— В самую точку, Мезенцева, — сказал адмирал. — Именно: лживый.
Усов расправил плечи, решительно одернул китель:
— Товарищ адмирал! Прошу разрешения в шхеры.
— Ого! Загорелось ретивое? Сам просишься теперь?
— Интересно же, товарищ адмирал.
— А успеешь?
— Ну, товарищ адмирал! — с достоинством сказал Усов. — Имея свои пятьдесят девять узлов в кармане…
— Дивизионный механик доложил мне: твой катер неисправен.
— К утру исправим.
— Ну, добро. Готовься в шхеры за «Фон дер Гольцем».
Выходя из блиндажа, Усов почувствовал, как его тронули сзади за рукав. Он обернулся. То была Мезенцева.
В темноте нельзя было рассмотреть выражения ее лица, но интонации голоса были неприветливы:
— Убиваться собираетесь? Это же чушь, бессмыслица! Нельзя иголкой в одно и то же место по сто раз тыкать. Сначала там меня высадили, потом сняли оттуда. Сегодня Ишимов целое утро летал, фотографировал. В шхерах бог знает что творится, десанта ждут. И вы еще туда претесь. Не можете несколько дней обождать? Зачем вам это?
Пропуская Мезенцеву вперед, Усов охотно пояснил:
— А воспоминания к старости приберегаю, товарищ старший техник-лейтенант. Буду, как говорится, изюм из булки выковыривать. Не все же мне о своем вульгарном, и как там еще… да, пошлом донжуанстве вспоминать. Честь имею!
Он козырнул и повернул в другую сторону.
Вот когда — с запозданием — обрел себя, снова стал прежним Усовым, который при любых обстоятельствах умел сохранить самообладание и флотский шик…
А ведь соврал, ей-богу, соврал! Спешу тут же разоблачить его — по секрету от дам. В данный момент Усов думал не столько о Мезенцевой, сколько о вражеском броненосце береговой обороны «Генерал фон дер Гольц», за которым с начала войны безуспешно охотились наши торпедные катера и авиация.
Там тоже, так сказать, была неразделенная любовь. Усов изо всех сил рвался на свидание с броненосцем, а тот всячески этого свидания избегал.
НА
Гвардии лейтенант «споткнулся» в шхерах, немного не дойдя до острова, куда высаживал Мезенцеву. Да, предостерегла правильно. Разворошен чертов муравейник!
Быстро переложил руля, успел бросить механику: «У фашистов сейчас уши торчком!» — И сразу же ударили зенитки.
Взад-вперед заметались лучи прожекторов, обмахивая с неба звездную пыль. Ищут в небе самолет? Подальше бы искали!
Вдруг луч, как подрубленное дерево, рухнул на воду. Будто светящийся шлагбаум перегородил путь.
Усов мигнул три точки — «слово» следовавшему в кильватер Гущину. Тот тоже уменьшил ход.
«Шлагбаум» качнулся, но не поднялся, а, дымясь, покатился по воде.
Заметят или не заметят?
Горизонтальный факел сверкнул на берегу, как указующий перст. Заметили! Через мгновение рядом лопнул второй разрыв. Катер сильно тряхнуло.
— Попадание в моторный отсек, — бесстрастно доложил механик.
Справа высунулся из своего закоулка радист:
— Попадание в рацию, аккумуляторы садятся.
В довершение фашисты включили «верхний свет».
Над шхерами повисли ракеты, в просторечьи называемые «люстрами». Они опускались, вначале медленно, потом все быстрее и быстрее, искрами рассыпаясь у черной воды, как головешки на ветру. Неторопливо поднимались на смену им другие. («Люстры» ставятся в несколько ярусов, с тем расчетом, чтобы мишень постоянно была на светлом фоне).
Свет — очень резкий, слепящий, безрадостный. Как в операционной. Уложили, стало быть, на стол и собираются потрошить? Ну, дудки!
Две дымовых шашки полетели за корму. Старый испытанный прием! Но Усов уже не смог проворно, как раньше, «отскочить». Едва-едва «отполз» к сторонке на одном неповрежденном моторе.
Укрывшись в тени какого-то мыса, он смотрел, как палят с берега по медленно расползающимся черным хлопьям. Дурачье! Приблизился Гущин:
— Подать конец?
Пауза очень короткая. Думать побыстрей!
Без Гущина не дохромать до опушки. Но, приняв буксир, угробит и себя, и товарища. Маневренность потеряна, скорости нет. На отходе нагонят самолеты и запросто расстреляют обоих.
Что ж, в критическом положении наилучший выход — атаковать! Назад хода нет. Значит, надо прорываться дальше, укрываться где-то в глубине шхер!
Усов скомандовал:
— Уходи! Остаюсь для выполнения задания.
— Не уйду без вас.
— Васька, не дурить! Приказываю уйти! Надо! Отвлечешь огонь на себя!
Гущин понял. Донеслось, слабея:
— Есть, отвлеку!
И Усов сорвал с головы шлем с уже бесполезными ларингами. Аккумуляторы окончательно сели. Он оглох и онемел.