Мир приключений 1963
Шрифт:
С аэродрома было видно падение самолета и дежурный диспетчер записал в журнале, что самолет «Як-12 А» с бортовым номером «348», взлетевший в 8.05, уже в 8.11 рухнул по неизвестной причине на виноградинки…
Ближе всех к месту падения самолета оказался колхозный сторож.
Он услышал ужасный гул и взглянул на небо. В ту же секунду машина врезалась в землю, подняв тучу пыли. Еще несколько метров машина протащилась на брюхе, потом перевернулась и рассыпалась на гребне винограднике!.
Сторож побежал к месту катастрофы.
Первое, что он увидел, потрясло его. Из обломков выбрался человек, горестно вскинул руки кверху и пошел по траве, шатаясь и рыдая. Как потом выяснилось, это был Лаврентий Бабурян. Он пронзительно вскрикнул, упал на землю и тут же скончался. Сторож бросился к нему и только тогда заметил, что в канаве, неподалеку от самолета, лежат еще двое других. Оба были без сознания.
Старик стал кричать, сзывать людей. Но и без того к месту происшествия со всех сторон сбегались колхозники.
Впоследствии все они по-разному рассказывали о том, кто и при каких обстоятельствах первый увидел летчика. Точнее всех был сторож. Он услышал — в обломках что-то шуршит и быстро обернулся. На коленях, с лицом в крови, к нему полз летчик.
— Кто здесь? — спросил он, хотя был теперь от сторожа в трек шагах. — Помоги мне, дорогой брат…
И потерял сознание.
Утро было совсем еще раннее и очень свежее, и виноградник был залит солнцем…
С того времени, как Грант звонил Эмме, прошло чуть больше одного часа.
С того времени, когда Лаврентий Бабурян, теперь уже мертвый, расспрашивал Гранта о фруктах Ехегнадзора, прошло едва ли десять минут…
Глава VIII
«Больной доставлен в клинику 10 сентября 1961 года в тяжелом состоянии. На теле в различных областях (грудь, голова, живот, правея рука, плечи) насчитывается девять повреждений — ножевые ранения. Особенно опасны для жизни ранения, проникающие в грудную клетку с повреждением плевры».
Так записано в медицинском заключении.
Приглашены консультанты. Проведен консилиум. В палату поставили еще одну койку — для матери. Ей разрешено находиться неотлучно возле больного сына.
— Профессор, — спрашивает она после консилиума, — мне хотелось бы знать, как вы оцениваете положение больного.
Она, конечно, волнуется, но это может заметить только очень опытный глаз. Говорит она тихо, неторопливо, руки опущены вдоль туловища. Глаза смотрят прямо в лицо собеседнику. И лишь голос, «друг дрогнувший, да еще влажный блеск глаз выдают ее.
Этой женщине нельзя лгать.
— Положение серьезное. Ничего определенного сказать пока нельзя. Надеюсь, что обойдется. Чудо еще, что при падении он не получил почти никаких увечий…
На другом конце города, в тюремной больнице, врачи и сестры в это время хлопочут около двух других пострадавших при полете и аварии. Сюда также приглашены консультанты. И они также стараются вылечить преступников, как и героя пилота. Все участники рейса, так страшно сошедшиеся друг с другом на шесть трагических минут, — сейчас только «больные». И медицинские заключения в тюремной больнице бесстрастно фиксируют:
«Больной Жорж Юзбашев — тяжелые ушибы на всем теле, переломы левой руки, обеих ног…»
«Больной Гарник Мисакян — сотрясение мозга, переломы левой руки, левой ноги…»
Грант открывает глаза в палате, уставленной цветами. В широкое окно щедро льется ласковое солнце — сентябрьское, но еще горячее. Мать сидит рядом с ним. Как хорошо!
— Мне очень хорошо, мама…
— Не надо много говорить. Ты еще слабый.
— Но я сказал пока только четыре слева!
— И хватит. Ты должен поправляться.
— В тот день… ну, после возвращения из полета… я должен был позвонить по одному номеру…
— Этот номер уже знает, почему ты не смог позвонить. Этот номер прислал тебе цветы — вот они. И записку… вот она! Этот номер очень добивался разрешения подежурить около тебя в палате. Но к тебе пока еще никого не пускают.
— Мама, я хочу, чтобы ее пустили…
— Хорошо, сынок, прейдет еще два — три дня, и к тебе пустят всех твоих друзей…
— И Эмму!
— Всех, кого ты захочешь видеть…
А к Гарнику Мисакяну и к Жоржу Юзбашеву никого не пустят. Первый человек, которого они увидят после врачей и сестер, будет следователь. Кусая руки и плача от злости, Мисакян скажет ему:
«Если бы не этот ваш летчик, которого вы, конечно, героем назовете, мы стали бы героями… А сейчас мы в тюрьме…»
А Жорж Юзбашев ничего не скажет. Он повернется лицом к стене и будет долго лежать с закрытыми глазами. И будет долго молчать…
Врачи вылечили всех — и пилота и преступников.
Пятьдесят один день Грант пробыл в больнице и только в начале ноября вернулся домой.
Удивительный это был ноябрь. Люди еще ходили без пальто, с деревьев не облетела листва. Ветров почти не было. Дни начинались мягким сиянием солнца. Во всех парках и скверах под золотыми шапками платанов и шаровидных акаций играли дети. Под вечер, как и весной, сюда приходили влюбленные и вытесняли со скамеек стариков пенсионеров, которые весь день, подставляя коричневые морщинистые лица последнему солнцу, яростно сражались в нарды и, бросая на доску игральные косточки, выкрикивали словно заклинания: «Шешу-беш!», «Пянджу-ек!»