Мир Приключений 1965 г. №11
Шрифт:
Нет, каков! Мне выложил все факты и предположения. А когда нужно о том же самом сказать доктору, боится рот раскрыть!
Разумеется, мое подозрение о том, что у Михаила Золотницкого рыльце в пушку, требовало веских доказательств. В противном случае, как бы ни было сильно подозрение, оно только им и останется!..
В пятом часу приехал Лев Натанович Галкин, разделся и, потирая руки, прошел в комнаты. Чисто выбритый, с небольшими залысинами, в сером с искрами костюме, в роговых очках, он был полон достоинства и солидности. Меня познакомили с ним, и он сказал, что ему приходилось лечить литераторов.
— Слишком
— Может быть, талант происходит за этот счет?
— Все может быть, — согласился он и прищурил правый глаз. — Выглядите вы прекрасно!
— Спасибо! Не знаю, как вы, а я еще в школе учил: яблоко снаружи было румяное, а внутри…
— Правильно! — воскликнул доктор. — Мой дед говорил: “Врач, который судит о пациенте по его виду, не стоит денег”.
Люба вызвала из комнаты Андрея Яковлевича сиделку. Лев Натанович стал так подробно и горячо расспрашивать ее о самочувствии и о жалобах старика, что это походило на допрос с пристрастием.
Выслушав все, он сиял очки, подышал на стекла, старательно протер платком и в сопровождении сиделки и молодых Золотницких пошел в комнату Андрея Яковлевича.
Через минуту Люба вышла оттуда, всхлипывая и прикладывая платочек к глазам. Я стал как мог утешать ее, она прошептала:
— Не могу! — и заплакала.
Для того чтобы отвлечь ее, я спросил, почему она не выступает на концертах самостоятельно, а только аккомпанирует Михаилу Андреевичу. Она вытерла глаза, поглядела на меня, и в ее зрачках сверкнули синие зарницы:
— Вам приходилось готовить ленивые щи? — спросила она.
— Нет!
— А латать сыну штанишки?
— Тоже нет!
— Все это делаю я! Кроме того, покупаю продукты для хозяйства, меняю книги в библиотеке, хожу в аптеку, в прачечную. Да я не кончу до утра перечислять мои занятия. И ко всему этому, что бы ни случилось у свекра, у мужа, — во всем, во всем я виновата…
Я сказал, что в каждой семье есть человек, который несет на своих плечах бремя основных забот, и вдобавок на его голову валятся все шишки.
Тут я услыхал голос Галкина, который, выйдя из комнаты больного, наставлял сиделку, как, чем и в какие часы кормить старика, какие лекарства и когда ему давать. Лев Натанович написал рецепт и велел сейчас же сходить в аптеку. Скрипач ответил, что ему через полчаса надо выступать на концерте, и попросил жену заказать лекарство…
Пока Люба ходила в спальню за муфтой и сумочкой, я подумал, а не спросить ли мне сейчас мастера, где он хранит, кроме нижней деки, все части его “Родины”? Это намного облегчит мое расследование! Я вошел к нему в комнату. Сиделка стояла возле окна и, встряхивая термометр, рассматривала его на свет. Андрей Яковлевич лежал, полузакрыв глаза, и о нем можно было сказать: краше в гроб кладут! Заметив меня, сиделка приложила палец к губам, и до меня едва долетело: “Спит!” Но старик открыл глаза, — они у него были мутные, слезящиеся, с красными веками, — и попросил хриплым голосом:
— Михайло! Водицы!
Я взял со стоящего в изголовье столика стакан с водой и, приподняв голову больного, поднес к его губам. Он сделал глоток, сказал: “Спа”, что должно было означать не то “спасибо”,
В аптеку мы с Любой доехали на автобусе, постояли в очереди к фармацевту и купили готовый венгерский препарат. Потом вышли на улицу, и я остановил такси.
Когда автомобиль тронулся, я повертел ручку, чуточку опустил стекло, в машину потекла морозная струя воздуха, и от Любиных мехов запахло черемухой. Она сидела, уткнувшись в воротник шубки, — только сверкал ее правый глаз.
Шофер включил радио, и скрипка запела романс Чайковского.
— Милый вы мой! — сказала Люба, назвав меня по имени-отчеству. — Мне очень жалко Андрея Яковлевича. Они с Вовкой большие друзья. Вчера сынишка нарисовал человечка: “Это деде!” Я измучилась… — Она поморгала ресницами, прогоняя набежавшие на глаза слезы. — Все несчастье Андрея Яковлевича от него самого. Память у него девичья!
Я хотел сказать, что все перебрал в его несгораемом шкафу, но запнулся и только вздохнул: “Что спрашивать с больного старика?”
— В позапрошлом году пошел свекор в бухгалтерию сдавать деньги и документы, — продолжала Люба, — а счетовод и кассир уехали по делам. Вернулся он к себе и вместо того, чтобы спрятать все в несгораемый шкаф, положил в ящик рабочего стола. К концу занятий хотел пойти в бухгалтерию, полез в шкаф — ни документов, ни денег! Ученики уже ушли леи мой. Поднялся переполох. Ночью Андрею Яковлевичу было плохо, а утром все сам нашел.
— Когда я был у него недавно, он искал газету в одной папке, — сказал я, — а до этого сам положил ее в другую!
— Вот видите! — подтвердила Люба и посмотрела на меня с улыбкой. — Я прошу вас, проверьте в его шкафу все, все до последней бумажечки! Не найдете — посмотрите во всех ящиках, во всех шкафах. Уверена, целехонек красный портфель, и никто оттуда ничего не брал!
Я дал слово выполнить ее просьбу.
10. КТО ЖЕ УКРАЛ ПОРТФЕЛЬ?
Погода, словно имеющая успех красавица, капризничала: то дарила ледяной улыбкой, то вдруг, как пригоршнями белого конфетти, шаловливо бросалась мелким снежком, и он таял на асфальте, оставляя после себя черные точки.
Я закончил очерк о скрипичном мастере и стал раздумывать, как в действительности могло произойти похищение красного портфеля. Рассуждая, я предположил, что среди подозреваемых нет безупречных людей, хотя в глубине души не верил в их вину. Ведь в любом деле могут быть десятки различных граждан, на которых падает подозрение. Достойный труд следователей и оперативных работников состоит в том, что они проводят одну версию за другой и в конце концов нападают на след настоящего преступника.
Итак, двадцать девятого декабря прошлого года Андрей Яковлевич к концу рабочего дня видел красный портфель в несгораемом шкафу. С этого момента до утра запертая мастерская охранялась сторожем, вахтерами, и никто не мог туда проникнуть. А вот тридцатого декабря, по заявлению старика, к нему приходили: утром сын Михаил, днем кинорежиссер Разумов, позднее коллекционер Савватеев. И при мне в шесть часов вечера мастер обнаружил, что из его секретного ящика несгораемого шкафа исчез красный портфель.