«Мир приключений» 1966 (№12)
Шрифт:
— Нет. А что?
— Может, мне это кажется… Глаза устали. Но, по-моему, они разные. Тебе не кажется?
Я снова склонился над окуляром. Обычные вибрионы, все одинаковые.
— Некоторые как будто движутся медленнее, лениво, — сбивчиво зашептала Мария, жарко дыша мне в самое ухо. — И они чуть-чуть потолще… словно раздуты. Видишь?
Пожалуй, в самом деле вот этот вибрион движется медленнее, чем другие. Они обгоняют, подталкивают его… Но внешне он ничем не отличается от них.
А вот еще один, тоже заметно медлительнее прочих. И, похоже, в самом деле, прозрачное тельце его слегка раздуто в боках…
— Ну что ты молчишь? Видишь ты что-нибудь или это мне показалось?
Я отрываюсь от микроскопа. Некоторое время мы с Марией молча смотрим друг на друга, словно пытаясь так, без слов, обменяться мыслями. Потом я спрашиваю:
— Ты думаешь, что это два разных вида?
Мария пожимает плечами, и я отвечаю сам себе:
— Вряд ли. Они совершенно идентичны…
— Только медленнее двигаются, — перебивает меня Мария.
Мы снова задумываемся, глядя друг другу в глаза.
— У тебя сохранились…
— Да, — отвечает она, поняв меня с полуслова, и бросается к термостату.
Я молча слежу, как она вынимает из него пробирки, в которых живут и размножаются на питательных тканях потомки тех вибрионов, что добыл еще доктор Шукри из крови больных, погибших в канун нашего приезда.
Мы переглядываемся с Марией и опять понимаем друг друга без слов. Похоже, что это одни и те же вибрионы, а вовсе не два разных вида. Но часть из них поражена какой-то болезнью и лишь постепенно заражает и остальных. Может быть, именно эти “больные” вибрионы и разят людей?
А что их делает “больными”? Вирус? Тот же самый, которого мы находим опять-таки всюду — и у больных, и у здоровых людей и животных? Неужели он становится опасным, лишь поразив сначала вибрион?
— Ты сможешь как-то отделить “больные” вибрионы от нормальных? — спрашиваю я.
— Конечно.
— И взять вирусологические пробы тех и других?
— Надеюсь.
Да, но ведь придется ждать несколько дней, пока будут какие-то результаты!
Никто из нас не подозревал, какой оборот примут дальнейшие события и как они вдруг обрушатся на нас одно за другим, словно лавина…
Надо было снова ждать, а лучшим лекарством при этом, как я уже много раз убеждался, была работа. И с утра я отправился в горы над рекой — ставить ловушки на сурков. Для новых исследований нам понадобятся живые зверьки.
Когда солнце стало припекать невмоготу, я решил передохнуть и стал искать среди скал хоть небольшой клочок спасительной тени. Забрался в одну расщелину — нет, тут испечешься быстрее, чем на раскаленной сковородке. Полез дальше… И вдруг заметил черневшее в скале отверстие.
Несомненно, это был вход в пещеру, в которой никто из нас еще не побывал. Надо бы осмотреть ее. Там наверняка прячутся днем летучие мыши, их тоже стоило добыть хоть парочку живьем. А где мыши, там и москиты, клещи. Очень важно узнать, какие вибрионы носят они в себе — обычные или “больные”?
Добраться до пещеры было трудновато. Ход в нее располагался метра на полтора выше того места, где я стоял. Отвесная скала над рекой, перекатывающей внизу камни. Прийти сюда завтра с Женей или Николаем Павловичем и спуститься сверху на веревке? Во всяком случае, осмотреть пещеру нужно непременно, и чем скорее, тем лучше. Это ведь остался, пожалуй, один из немногих уголков, пока не исследованных нами.
Кто знает, может, именно здесь нас и ожидают какие-нибудь открытия.
Я уже научился карабкаться по здешним горам. Скала неровная, с выступами. Вот сюда можно поставить ногу, за тот выступ уцепиться… А дальше? Дальше есть небольшой карнизик, по нему можно пройти, вполне уместятся обе ноги. Зато в пещере сейчас прохлада…
Я полез. Все шло благополучно; я успешно добрался до карнизика, решил немного постоять на нем и передохнуть. Дальше, похоже, будет еще проще.
И тут вдруг огромный камень, лежавший на краю скалы прочно и недвижимо, наверное, уже долгие века, качнулся, сдвинулся с места и начал медленно валиться на меня…
Я отшатнулся, потерял опору под ногами. И все потемнело в глазах от страшного удара, будто я провалился сквозь землю…
Очнулся я от резкой боли где-то в ноге. Полная тьма. Пробую открыть глаза — все равно ничего не вижу: что-то плотно сжимает мне голову.
И вдруг отчетливо слышу почему-то голос доктора Шукри. Откуда он взялся? И почему он говорит кому-то:
— Тампон…
— Где я?
Откуда-то взялась Мария и радостно восклицает:
— Он очнулся, доктор! Слышите? Почему я не вижу ее?
Я шарю вокруг правой рукой, пытаясь выбраться из этой непонятной тьмы, — левая почему-то не двигается — и к полнейшему удивлению нащупываю не камни, а накрахмаленную простыню, край стола. Как я попал на этот стол?
— Якши, доктор, якши? — безбожно коверкая язык, допытывается у кого-то Мария.
И невидимый понимает ее, отвечает уклончиво знакомым голосом доктора Шукри:
— Иншалла…
Конечно, это он. Его любимая отговорка.
— Где я? — снова пытаюсь я приподняться.
— Лежи, лежи! — Ласковые руки Марии осторожно, но настойчиво придерживают меня за плечи. — Ты в больнице.
— В какой больнице? Зачем?
— Ты сорвался со скалы, понимаешь? Тебя немножко засыпало камнями… Но это не опасно, раз ты очнулся. Мы привезли тебя сюда, сейчас доктор Шукри-ата закончит перевязку, и все будет в порядке.
Неужели это старик столкнул на меня камень? А я уж думал, что он оставил нас в покое.
— А почему ничего не видно? Я что — ослеп?
— Ну что ты! — пугается Мария. — Просто у тебя лицо… немножко поранено, не пугайся. Пришлось на время забинтовать голову. А вот и Женя идет, он готовил тебе палату.