«Мир приключений» 1966 (№12)
Шрифт:
— Это что, салют? — осведомился Шагин.
— Заклинила кнопка звукового сигнала. — Грудное контральто принадлежало женщине.
Орсунбай отключил клемму аккумулятора, — погасли фары, и звук резко оборвался.
— Привет, Орсунбай, — сказал Ивантеев, пожимая ему руку. — Кого это ты привез?
— Гостя привез, хорошего гостя… Сам смотри! Ивантеев зажег ручной фонарик. В его луче возникла молодая женщина в брюках и сером вышитом свитере.
— Добрый вечер, — сказал он. — Ночевали у Кара-Куля?
— Нет, едем прямо из Оша. — Руки Елены повисли, а грудь тяжело вздымалась.
— Передохнете, у нас тут высота 4200… Почему так поздно, Орсунбай?
— У Сары-Таша скат на ходу лопнул… тогда же, наверно, заклинило и кнопку. Мы после ни разу сигнал не давали, правда, Лена-джон?
— Правда, — сказала Елена. После суток сумасшедшей езды слегка сводило икры ног, побаливала голова и хотелось пить. — А вы чьи?
— Так вы не из КОККАНа?
— Нет, я из ИНКИДАНа [16] … — и, переглянувшись, все трое рассмеялись.
16
Институт комплексного изучения древностей Академии наук.
В просторном холле первого этажа с треугольным столом в “диванном” углу было уютно.
— Здесь наша кают-компания, а вон там, — Шагин указал на дальнюю дверь, — ваша комната. Тринадцатый номер, если вы не суеверны…
— Нисколько, — улыбнулась Елена. — Я родилась тринадцатого.
— Тогда все в порядке… А сейчас подкрепитесь. — Ивантеев подал ей поднос с небольшим тибетским чайником.
Ничто сейчас не могло быть лучше, и, с наслаждением осушив чайник, Елена почувствовала себя в состоянии задавать вопросы.
— Чем живете, добры молодцы, на что силушку свою тратите? — Она подбоченилась, тряхнув головой.
— От КОККАНа всея Руси поставлены идолу служить басурманскому, Чон-Кулак зовется, матушка… — пропел Шагин.
— Осмелюсь доложить, следим за объектом сто шестнадцать дробь зет шестьдесят один, — отрапортовал Ивантеев.
— Господи! А если по-русски?
— Радиотуманность Центавра в шестнадцать раз больше Солнца по своей излучающей площади, — сказал Шагин наставительно. — Но Чон-Кулак выделил на ее фоне точечный источник.
— А в каком диапазоне?
— Сегодня тысяча сто восемнадцать миллимикрон, — сказал Ивантеев.
— Сегодня? А вчера?
— Вчера было чуть меньше… Волна день ото дня удлиняется…
— Удлиняется? — Елена поднялась с места. — На сколько?
— Ерунда, в месяц полмиллимикрона…
Елена, чуть прищурившись, внимательно поглядела на Ивантеева. Что-то мелькнуло в сознании, — какая-то неясная, еще бесплотная идея, смутно связанная с черным гребнем.
— Но почему?
— Я уверен, что это… — Ивантеев смолк, наткнувшись на иронический взгляд Шагина.
— Уселся на своего конька! — Шагин комически махнул рукой. — Ладно, примите ванну и отдыхайте. Ежели не очень устали, к десяти просим в кают-компанию. До свиданья, Звезда-Гостья!
— Так вы знаете летописи Ма Туан-Лина? — Елена оживилась.
— Китайской грамоте не разумею, но… есть тут у нас один грамотей… — Он искоса показал глазами на Ивантеева. — Старается изо всех сил…
Ивантеев молча кинулся на Шагина, тот ловко увернулся.
— А вы что, китаевед?
— Нет, я — историк… с примесью астрофизика, — ответила Елена.
— Ух какая редкая комбинация, — сказал Ивантеев.
— Кстати, а кто из вас начальник?
— Не я, — сказал Шагин.
— И не я, — сказал Ивантеев.
Приоткрытая дверь кают-компании бросала на пол косой параллелограмм света.
— А, Звезда-Гостья. — Шагин привстал, указал Елене место за столом. — Милости просим… У нас тут обычный вечерний матч научного бокса — Шагин против Ивантеева, равные весовые категории… Болельщиками будете вы и Орсунбай. (Тот, выбритый и гладко причесанный, весело улыбнулся Елене). А вот и судья, прошу познакомиться…
Узкое матово-бледное лицо с высоким чистым лбом и косым разрезом черных блестящих глаз, ореол смоляных волос, крупный медальон характерной формы в квадратном вырезе вечернего платья (это же соёнбо, национальный символ Монголии!) — такой была Цыреннадмид Цультэм, доктор астрофизических наук, заведующая обсерваторией. Она спокойно и дружелюбно пожала Елене руку, задержав внимательный взгляд на черном гребне, украшавшем ее прическу.
— Еще Дрейк делил разумные сигналы из космоса на несколько видов, — говорил между тем Ивантеев, — сигналы внутренней связи — это вроде суммарного излучения всех приборов Земли, затем “дальние вызовы” тем, кто уже известен, и, наконец, сверхдальние сигналы космического контакта в адрес тех, кто еще неизвестен, — кстати, Шагин, это и есть “Великое Кольцо” Ефремова. Мне думается, что Чон-Кулак принимает сигнал именно из этой последней категории — космический “позывной”, адресованный всем-всем-всем. Сигнал, возможно, имеет форму “зубьев пилы”: медленное нарастание длины волны, за которым следует быстрый спад. Сейчас мы наблюдаем нарастание… Как еще можно его объяснить?
— Если вы не возражаете, попытаюсь я. — Елена вынула из волос черный гребень. В мягком свете плафона на нем четко проступило белое хитросплетение иероглифов. — Эта вещь мне досталась в Оше совершенно случайно. — Она рассказала историю неожиданного дара. — Содержание надписи приблизительно известно благодаря Орсунбаю.
— Смотри какой дед, — сказал Орсунбай. — Мне никогда не показывал гребень…
— Быть может, в столь компетентном собрании это покажется наивным, — Елена повела глазами в сторону Ивантее-ва, — но мне почему-то кажется, что надпись на гребне имеет отношение к вашей проблеме…
— Дайте мне! — Карие глаза Ивантеева загорелись. Взяв гребень, словно драгоценную камею, он начал читать: — “В период Чжун-Пин, во второй год, в десятую луну, в день Гуй-Хай…”, это мне непонятно, “…появилась звезда-гостья посредине… Нан-Ман”. Что это?
— Центавр, — подсказала Цыреннадмид глубоким напевным голосом.
— Наш Центавр! — Ивантеев привскочил с места.
— Да. А все предыдущее означает седьмое декабря сто восемьдесят пятого года нашей эры. Но читайте дальше, Саша.