Мир приключений 1966 г. №12
Шрифт:
Я с трудом вырываю у нее из рук скользкий ящик, иначе она так и не расстанется с ним. А Женька уже ныряет, чтобы подхватить Марию, пока ее не утащило стремительным течением во тьму. Ну, у него хватит силы поспорить с бешеным потоком!
Не знаю, как мне удается добраться до твердой почвы, не утопив термостат. И тут же, сунув его Николаю Павловичу, я спешу на подмогу товарищам.
Мы вытаскиваем Марию уже без сознания. Николай Павлович начинает делать ей искусственное дыхание. Делает он это, по-моему, весьма умело, но Женя не выдерживает и
— Дайте, я…
— Осторожнее, руки переломаешь! — сдерживаю я его.
Проходит, кажется, целая вечность, пока Мария, застонав, помотала головой и начала отплевываться.
— Жива? — сердито спрашивает Женя.
— А термостат?
— Тьфу!
— Осторожно. Мария Степановна, не двигайтесь! — неожиданно сказал Николай Павлович. — У вас клещ за ухом.
— Где?
— Вот он. Да не вертите вы головой! А вот второй присосался рядом.
Я присел на корточки рядом с Николаем Павловичем. В самом деле, среди мокрых волос за ухом Марии крепко присосались к коже два небольших клеща. Где она успела их подцепить?
Достав пинцет, я осторожно снял клещей и напустился на Марию:
— Где ты их подцепила? Сколько раз вам напоминать о правилах безопасности?
— Откуда я знаю? — так жалобно ответила она, что я лишь махнул рукой.
…Буря утихомирилась только к утру. Но выяснять потери у нас уже не было сил. Выбрав расщелину в скалах, где теперь, когда дождь кончился, было сравнительно посуше, мы расстелили на камнях полотнища палаток и заснули.
Проснулись в полдень, когда в расщелине стало душно, словно в оранжерее. Солнце сияло на чистом небе. Река уже почти вошла в старые берега, промыв грязевой завал. И только громадные валы подсыхающей грязи, из которой повсюду торчали принесенные с гор валуны, напоминали о ночном разгуле стихии. Да еще наш разгромленный лагерь…
От него, собственно, ничего не осталось. Его предстояло строить заново. Выбрав место подальше от предательского ущелья, мы стали перетаскивать туда уцелевшие вещи.
Чем яснее становились наши потери, тем больше мы мрачнели. Перебита почти половина лабораторной посуды. Затопило одну из клеток с мышами, и все они утонули. Где-то под слоем грязи покоился один из трех наших микроскопов. К счастью, уцелели все термостаты. Но в тот, что так безрассудно спасала Мария, все-таки затекла вода, все образцы в нем пропали безвозвратно.
К счастью, хоть ничего, кажется, не случилось с теми образцами, что мы вчера взяли у Шукри для повторного анализа. А то с какими глазами мы бы показались к нему…
Но многое из наших лабораторных материалов пострадало. С некоторых флаконов смыло все надписи и наклейки, и теперь невозможно было установить, что же в них находилось. Попробуй тут разобраться, где вирус А, где Б, а где потрудились вибрионы, — все материалы перепутались.
И это когда впереди как будто наконец забрезжил какой-то слабый проблеск и предстояло так много сделать, чтобы ринуться по следам вдруг появившегося вируса!
Мы уныло сидели на берегу, разложив вокруг для просушки свои вещички, и молчали.
— Мальчики, а это не мог нам старик подстроить? — вдруг жалобно спросила Мария.
— Что?
— Ну, эту бурю.
Я удивленно посмотрел на ее обиженное лицо, над которым из-под сбившегося платочка так забавно торчали совсем детские косички, и расхохотался.
— Если под стариком ты подразумеваешь господа бога, то права, — внушительно ответил Женя. — Но Хозяину, при всей его зловредности, такие эффекты не под силу.
— А я все-таки уверена, что без него тут не обошлось, — упрямо ответила Мария и встала. — Ладно, нечего плакать. Давайте начинать сначала. Ух, как голова трещит!..
И мы снова стали разбивать лагерь: ставить палатки, рубить жерди для лаборатории. Николай Павлович отправился искать в зарослях куда-то удравших от бури лошадей, чтобы поехать потом в поселок. Надо было закупить на базаре побольше куриных яиц, их много понадобится для размножения вирусов.
Все косточки у нас болели. Мы кряхтели, словно столетние старцы. У Женьки под глазом, затмевая солнце, сиял громадный багровый синяк. У меня ныла ушибленная камнем нога. Но постепенно мы втянулись в работу.
К вечеру лагерь был вчерне готов. Возиться с ужином не было никакого желания. Из тех яиц, что привез с базара Николай Павлович, мы, несмотря на слабые возражения Марии, решили два десятка принести в жертву и нажарили роскошную яичницу. Как добрался я до подушки, уже не помню.
А рано утром мы снова отправились добывать грызунов, птиц, клещей, москитов, чтобы пополнить уничтоженные материалы. Я возвращался в лагерь, еле волоча ноги, и на берегу реки догнал такого же усталого Женю.
— Я сегодня план перевыполнил, — похвастал он. — Даже муравьев набрал для коллекции. Наткнулся на замечательную колонию муравьев, понимаешь. Прямо муравьиное царство. Любопытный народец.
Он показал мне банку, в которой копошились и лезли друг на друга какие-то здоровенные красные муравьи, но тут же спрятал ее в сумку, поняв, что я сейчас никак не могу оценить его находку.
— Ладно, потом посмотришь, — несколько обиженно пробурчал он.
Первым, кого мы увидели, подойдя к лагерю, был Селим. Он сидел на большом камне в сторонке, на берегу.
— Тебя прислал доктор Шукри? Что случилось? — встревожился я.
— Нет, я сам, совсем пришел, — ответил Селим.
— Как — совсем? — переспросил я.
— Помогать буду. Ты же просил?
Это было здорово! Но я не стал ничего говорить, только просто крепко пожал ему руку.
Селим стал каждое утро приходить к нам. Ночевать в лагере, чтобы не тратить времени на дорогу, он категорически отказался. Мы, конечно, не стали настаивать, особенно после того, как этот сдержанный, молчаливый человек однажды обмолвился, что его старший сын два года назад погиб от болезни Робертсона…