Мир приключений 1966 г. №12
Шрифт:
Я тут же сам наношу мазки на предметное стекло, начинаю регулировать микроскоп, тщетно пытаясь унять противную дрожь в пальцах…
Приникаю к окуляру — и немею.
— Ну? — не выдержав, торопит меня всегда такой сдержанный Николай Павлович.
— Подождите! — отмахиваюсь я.
Отчетливо видно, как на алом фоне резвятся и гоняются друг за дружкой юркие вибрионы.
А это что?
Я протираю глаза, вытираю стекло окуляра…
Нет, мне не показалось: в капельке крови, взятой у Марии, несомненно два вида мельчайших микроорганизмов. Одни уже знакомы нам — это вибрионы, которых считали возбудителями болезни Робертсона, а другие… другие несколько иной формы — круглые, без жгутиков, неподвижные.
— Посмотрите вы, — предлагаю я Николаю Павловичу, уступая место у микроскопа.
Он тоже так долго молчит, что я не выдерживаю;
— Два вида?
— Два, — отвечает он, поднимая на меня недоумевающие глаза. — Вибрионы, а эти, более крупные, похоже, какие-то риккетсии?
Несколько минут мы молча смотрим друг на друга.
“Этого еще не хватало, — читаю я в его взгляде. — Два загадочных вируса, а теперь кроме вибрионов появились еще какие-то совершенно непонятные риккетсии…”
— Что же будем делать? — спрашиваю я довольно растерянно.
— Может быть, именно эти риккетсии вызывают болезнь Робертсона, а не вирусы и не вибрион? — отвечает он встречным вопросом. — А мы их раньше не замечали?
Я качаю головой. Нет, это исключено. Ни в одной из проб, взятых у погибшего охотника, мы не встречали никаких риккетсии.
Но нужно еще и еще раз проверить, ведь материалы у нас сохранились.
— Не думаю, но проверим, — отвечаю я. — А пока надо везти ее в поселок. Там и уход будет лучше, и опыт доктора Шукри нам поможет разобраться…
А сам думаю: “Может быть, сразу везти ее домой, в Ташкент?” Хотя, если это болезнь Робертсона, и там никто не сможет помочь…
Я сначала колебался: говорить ли Марии о странных результатах анализа? Но, зная ее характер, решил все-таки ничего не скрывать. И не ошибся. Узнав, что обнаружены еще какие-то риккетсии, Мария так этим заинтересовалась, что словно забыла о своей болезни. Она даже потребовала, чтобы мы разрешили ей подняться, пойти в лабораторию и своими глазами взглянуть на этих неведомо откуда взявшихся риккетсии! Но тут мы все так дружно на нее напустились, что после нашей атаки Мария даже не решилась возражать против перевозки ее в больницу.
После всех происшествий я не мог решиться оставить в лагере без охраны немногие уцелевшие у нас материалы. От Хозяина можно было ожидать новых пакостей. Поэтому мы решили, что пока в лагере останется Николай Павлович, заложит на всякий случай проверочные опыты на вирусы — вдруг и они тоже обнаружатся у Марии, — а завтра его сменит до вечера Селим, которому мы могли вполне довериться.
Пришлось немало поломать голову, как пристроить Марию в седельные сумки, ведь никакой повозки у нас не было. Но, кажется, она чувствовала себя довольно удобно, потому что по дороге еще пыталась втянуть нас с Женей в научную дискуссию:
— Все-таки я абсолютно уверена, что риккетсии не имеют никакого отношения к болезни Робертсона, как и вибрионы. Зря вы, конечно, не дали мне самой взглянуть, я бы сразу разобралась. Но голову даю на отсечение: ни в одном материале, которые мы получили от доктора Шукри, не было никаких риккетсии, только вибрионы. А они безвредны, мы уже твердо знаем. Все дело в этих вирусах…
— В обоих? — перебил ее Женя.
— Нет, конечно, в одном из них.
— А откуда же их взялось два? — напал на нее муж. — Все ты: то напутала с вирусами, теперь с этими риккетсиями. Молчала бы уж…
Она притихла и даже, кажется, задремала. Видно, ей было лихо. Но перед въездом в поселок Мария вдруг потребовала, чтобы мы дали ей пересесть в седло.
— Это еще зачем? — возмутился Женя.
— Не могу же я в таком виде появляться в поселке, — сердито ответила Маша. — Что подумают люди? Представляете, какая сразу поднимется паника? Ну, не упрямьтесь. Тут недалеко. А в больнице обещаю вам быть паинькой.
Как мы ни урезонивали ее, Мария все-таки настояла на своем и пересела в седло. Но доктор Шукри, увидев нас из окна, сразу, видимо, догадался, что произошла какая-то беда, и выскочил нам навстречу, даже не сняв халата.
Я коротко объяснил ему, что случилось, и он тут же начал отдавать распоряжения сбежавшимся санитарам.
После того как Машу перенесли в палату и доктор Шукри сам внимательно осмотрел ее, Женя остался возле заболевшей жены, а мы прошли в маленькую комнату, служившую кабинетом главному врачу.
— Что вам сказать? — задумчиво проговорил Шукри, запирая дверь. — По первым симптомам трудно судить. Вы не хуже меня видите, что это похоже на болезнь Робертсона. Но… Меня, признаться, немножко успокаивает эта сыпь. Я, к сожалению, видел многих, погибавших от болезни Робертсона. Но ни у кого из них не было такой сыпи. Иншалла! Но мы не имеем права ошибаться! Потерять эту милую, такую мужественную женщину было бы ужасно. Нет, аллах этого не допустит!
Я молчал, думая, что же делать? Вся ответственность за решение по-прежнему лежала на мне. Аллах тут не поможет.
— Давайте все-таки повторим анализы, — прервал мои размышления доктор Шукри. — Откуда они могли взяться, эти риккетсии? Как они выглядят?
Повторение анализов дало те же результаты. В крови Марии были и вибрионы, и риккетсии. А в пробах, сохранившихся от погибшего охотника, никаких риккетсии не было, только вибрионы.
Доктор Шукри задумался. Я молча смотрел на него, ожидая, что же он скажет.
— Боюсь ошибиться, но эти риккетсии весьма напоминают возбудителя клещевого сыпного тифа, — наконец проговорил он. — Болезнь эта довольно распространена в здешних краях, хотя в той долине, кажется, ее не знали, аллах миловал. Если это она, то понятно и появление сыпи. Но, — он предостерегающе поднял палец, — окончательно решать пока нельзя. Признаться, пока не найден другой возбудитель болезни Робертсона, вы меня, извините, мой дорогой, еще не убедили до конца, будто вибрионы в ней неповинны. У всех заболевших этой болезнью мы находим непременно вибрионы. Есть они, как видите, и в крови этой бедняжки, не только риккетсии, которые могли попасть в организм случайно. Так что надо быть готовыми к самому худшему.