Мир приключений 1968 № 14
Шрифт:
Вверху, почти прямо над головой Сережи, блестело распахнутое внутрь оконце. Свежий воздух, будто невидимый столбик, шел из него. Время от времени слышалась мерная поступь шагов: часовой обходил лагерь.
А потом на оконце все чаще стали набегать черные тени, воздух посвежел. Посыпал дождик. А может быть, и не дождик вовсе? Просто налетел сильный ветер и зашумел в соснах? Высоких соснах…
Сон сморил Сережу.
6
Утро пришло ясное. Когда солдаты высыпали из землянки, небо над головой высветлилось. Лишь далеко, на горизонте большого поля,
Физзарядку десантники делали по-разному. Те, кто жил в центре лагеря, ограничивались гимнастикой на пятачке близ землянок. А разведчики разместились на остром мыске леса, у торной дороги, огибающей опушку. Они никому не мешали и бегали умываться. Если налево, то почти вокруг всего лагеря, потом лесопарком к пруду в фабричном поселке. Это километра три, по мосткам и дорожкам, мимо безруких, облупившихся гипсовых гребчих и пионеров, трубящих в ржавые прутья арматуры.
Направо бежать было куда как интереснее, хотя и дальше. Дорога, близ лагеря утрамбованная сапогами, вскоре узкой тропинкой ныряла в густой ельник и, поплутав в полусумраке по осыпавшейся сухой, скользкой хвое, выбегала на веселую лужайку среди березовой рощи.
Здесь с древних времен стоял могучий кряжистый дуб. Его пообломало бомбами, которые сбросил удиравший от московских истребителей «хейнкель». Но это лишь придавало дубу более суровый, величавый вид. Одна из ветвей, расщепленная до желтизны, но все-таки живая, с молодыми зелеными побегами, прикрывала воронку, наполненную водой. С нее, как с мостика, было очень удобно умываться чистой водой, а у края воронки она быстро мутнела. Сначала воду зачерпывали осторожно, чтобы не взбаламутить, ну, а потом… Кто-то давал пинка кому-то, тот, падая, увлекал соседа…
Не избежал крещения в лесной купели и Сережа. Если бы в первое утро ему сказали, что пробежать в оба конца нужно километров пять, он, может, испугался бы и ничего хорошего не получилось бы: трусил бы полегоньку, экономя силы, и только бы и думал: «Дотяну ли?» Но ничего этого не было.
Едва выбежали из землянки, как старшина Пахомов показал ему дорожку и махнул рукой:
— А ну, как ты умеешь?
Умел Сережа здорово! Что есть духу помчался он, припрыгивая и чуть ли не визжа от восторга, что так хорошо, так просторно вокруг и не надо озираться в страхе наскочить на врага.
Солдаты, вообще никогда быстро не бегающие и твердо придерживающиеся правила «поспешая медленно», переглянулись да и рванули за ним, несмотря на тяжелые кирзовые сапоги и мокрую после дождя глинистую дорогу. Уж очень веселый, славный русоголовый парнишка в трусиках сверкал перед ними босыми пятками.
Солнце уже поднялось над лесом. Пахомов в высоком прыжке склонил гибкую березку, и на Сережку посыпался искрящийся золотом дождь.
Назад возвращались шагом: все-таки уж очень быстро бежали. Поэтому запоздали. Капитан Грачев ждал бойцов у землянки. Он ничего не сказал, но только покачал головой и постучал пальцем по карманным часам, которые демонстративно держал в руке.
Быстро оделись, построились. На левом фланге, в своем потертом пиджачке, перетянутом серым брезентовым ремнем, в обычных брюках, заправленных в старенькие сапоги, и в зимней шапке с красной лентой поперек, стал в строй и Сережа. «Сегодня мне дадут военную форму и, может быть, гвардейский значок», — с громко бьющимся от волнения сердцем ждал мальчик.
И верно: командир роты направился к нему и сказал… Сережа своим ушам не поверил:
— Нашивку спороть, ремень снять. Сапоги, — он бросил на них взгляд, — ну, эти пусть остаются.
Сережа закусил губу, чтобы не заплакать от обиды. Лицо его искривилось.
Капитан посмотрел на него и тем же бесстрастным голосом, ну, может быть, чуть-чуть помягче, сказал:
— Ваше оружие, красноармейская книжка и знак гвардейца будут храниться в канцелярии роты. Так надо, товарищ Кузовков.
7
Прыжки с парашютом начались прыжками с землянки. Дерн, который тяжеленными рулонами на палках принесли издалека, чтобы не уничтожить зелень вокруг своего жилища, уже хорошо прижился на скатах крыши, пророс лютиками, полевыми гвоздиками и ромашкой. Прыгать с этого цветущего холма, с его верхней балки, выступающей над оконцем, оказалось куда приятней, чем со специально построенной вышки. На нее нужно подняться по лесенке, стать наверху, прижать руки к груди одну под другой, будто держишь кольца основного и запасного парашютов… В общем, все это выглядело довольно мудрено.
С землянки же, один за другим цепочкой, бегом наверх — дело шло куда веселее. Вышку, когда она хорошенько просохла на солнце, сожгли в ротной кухне.
В огне под котлом закончила свое существование и первая штурмовая полоса, проложенная на опушке леса. Ее завалы, заборы, бумы тоже показались разведчикам слишком простыми. Правда, никто из них, памятуя о том, что от добра добра не ищут, не стал бы городить других, куда более сложных. Но тому была особая причина: дрова впрок готовить лесничество не разрешало, а те, что ежедневно пилили на крайние нужды, горели плохо. Повар в роте был никудышный, и чтобы вовремя получать завтрак, обед и ужин, разведчикам волей-неволей пришлось спалить и новые частоколы, едва на них просохла кора и белым порошковым налетом покрылись проступившие на ней янтарные капли смолы.
Третий вариант полосы, разработанный командиром роты, оказался таким, что приуныли самые ловкие спортсмены. Это были глубоченные рвы с отвесными стенами, насыпные редуты с оскаленными надолбами — в общем, смерть лютая, а не полоса. Сделать ее было трудно, сломать — не легче, а когда все же попробовали, оказалось, что она и в огне не горит: бревна лежали в сырой земле. Это обстоятельство перевело разведчиков на костровое индивидуально-групповое хозяйство. Кухня, возглавляемая поваром Володкиным, на иных дровах, кроме тех, что были под рукой и вспыхивали как порох, превращалась в какую-то смолокурню, мимо которой из-за едкого дыма нельзя было пройти без слез.
С этой кухней мороки вообще было много. Дело в том, что ее организация была произведена по принципу армейского анекдота о любителях музыки: когда на вопрос старшины, кто очень любит музыку, назвалось несколько человек, рассчитывающих, что их отправят на концерт, последовало незамедлительное: «Вот вам и рояль тащить».
Подобное повторилось и здесь. Когда новые бойцы, придя в роту, были разбиты по отделениям и еще стояли в строю, капитан Грачев вдруг улыбнулся и, заговорщически подмигнув, сказал: