«Мир Приключений» 1977 (№22)
Шрифт:
— Что здесь происходит? — морщась, спросил он.
На вопрос никто не ответил. Скользнув по лицу начальника отрешенными взглядами, возбужденные сотрудники продолжали расспрашивать Блинова, причем делали это с такой почтительностью, словно перед ними сидел по меньшей мере Эйнштейн.
— Что здесь происходит? — возмутился Зайцев.
Никакого внимания! В сердце начальника лаборатории вкралось какое-то нехорошее предчувствие. Что-то ему подсказывало: «Не лезь в эту историю. Уходи домой и возьми больничный лист!» И он хотел было уже незаметно, по-английски, ретироваться, как вдруг мозг пронзила ужасная мысль: «А вдруг он действительно создал что-то стоящее? Я уйду, а соавтором станет Остапчук? Дудки!» Прислушавшись к разговору, Зайцев понял, какую невероятную удачу он чуть было не выпустил из своих рук.
— Ну, как наша работа? — непринужденно спросил он, подходя к аппарату. — Проверим еще разок?
— Приказывайте, — весело ответил Блинов. — Включить? Готово!
— Эй, расступись! — донеслось из лаборатории, и четверо сотрудников вынесли на руках тело начальника.
Бедняга обомлел в то мгновение, когда увидел на экране страшную картину: он, Зайцев, с угодливой улыбкой протягивает на подпись бумагу своему заместителю Остапчуку, а тот, высокомерно ее отбросив, бьет кулаком по столу.
Тем временем медпункт заполнялся новыми жертвами. С неприлично для его возраста и положения разбитым носом сюда приплелся доктор наук Козодавлев, известный своей принципиальностью и тонким юмором ученый. Он допустил одну непростительную оплошность: вместо того чтобы насладиться прекрасным будущим без свидетелей, уставился в экран вместе со своим интимным другом Тяпковым, и последний увидел Козодавлева в двух совершенно взаимоисключающих ситуациях. В первой из них тот горячо расхваливал на ученом совете докторскую диссертацию Тяпкова, а во второй подкреплял свое выступление в защиту друга черным шаром. И не успел Козодавлев высказать искреннейшее и глубочайшее возмущение такой клеветой на его добродетель, как карающая десница Тяпкова уже сделала свое дело.
После нескольких шумных скандалов очередь желающих узнать свою судьбу заметно убавилась, и у аппарата остались воистину страждущие. Молодожены Коля и Таня Орловы, взявшись за руки, смело подошли к экрану, как еретики к эшафоту.
— Нам терять нечего, — сурово произнес Коля. — У такой старой ведьмы угол снимаем, что хоть на вокзале ночуй. Включай!
В следующую секунду молодожены душили Блинова в объятиях: они узрели себя за натиркой полов в роскошной однокомнатной квартире.
Плакала от радости и буфетчица Клава, всегда кормившая Алексея в кредит перед получкой: на экране перед ней стоял вернувшийся блудный муж.
А между тем здание института уже окружили целые стаи корреспондентов газет, радио и телевидения. Потрясая удостоверениями, они на доброй дюжине языков требовали, чтобы для них немедленно организовали пресс-конференцию.
— Бли-нов! Бли-нов! — скандировала огромная толпа.
Добровольцы-дружинники по пожарной лестнице спускали вниз с крыши иностранного репортера, пытавшегося пролезть в здание через вентиляционную трубу. Репортер отбивался магнитофоном и кричал: «Мир, дружба!» К парадному подъезду подъехал взволнованный президент Академии наук.
Не в силах отвечать на поздравления друзей, Алексей Блинов в истоме закрыл глаза. Кто знает, о чем думал он в этот кульминационный момент своей научной карьеры? Не будем лезть в эти сокровенные мысли, пусть они останутся его маленькой тайной. Чей это голос? Неужели его… самого? «Алексей Сергеевич, вы слышите меня? Вы слышите меня?»
— Вы слышите меня? — сердито переспросил мастер. — Вас освежить?
Клиент встрепенулся и уныло посмотрел в зеркало на упрямо торчащий рыжий хохолок.
— Обойдемся, — буркнул он, прикинув, что до получки осталось еще целых три дня.
Владимир Малов. КУКЛЫ ИЗ КОСМОСА
Фантастическая повесть
Вступление
Скорость велосипедиста превышала 150 километров в час. Это противоречило физическим и всем иным законам.
Старший сержант Верстаков подрулил к обочине, заглушил мотор и снял фуражку. С самого начала дежурства уличное движение происходило согласно правилам, никаких происшествий, аварий, наездов не наблюдалось. Пожалуй, можно было дать себе наконец несколько минут отдыха.
Он стоял прямо против зеркальных витрин фирменного магазина женской одежды «Анастасия». Некоторое время, не сходя с седла, Верстаков любовался выставленными напоказ образцами. Потом старшин сержант изучил афишу с сентябрьским репертуаром филармонии. Когда он вновь перевел взгляд на витрину, взгляд этот был не по-служебному рассеян, задумчив.
Но уже в следующее мгновение старший сержант увидел в стекле некое отражение — оно стремительно перемещалось справа налево, от одного конца витрины к другому, — и тут же внутри Верстакова словно сработала какая-то пружина. В долю секунды он вновь завел мотоцикл и рванулся с места.
Нарушение, четко отмеченное инспектором, было серьезным: большое превышение скорости. Дорожный знак ограничивал ее шестьюдесятью километрами, велосипедист же, чье отражение молнией пронеслось в витрине, превысил ее больше чем вдвое. Конечно, репертуар филармонии немедленно был забыт Верстаковым, и старший сержант вновь стал строгим и принципиальным человеком, каким всегда и бывал при исполнении служебных обязанностей.
Под колесами мотоцикла стремительно разворачивалась темно-серая лента асфальта. Велосипедист-нарушитель — он оказался молодым человеком в синих джинсах и пестрой рубашке — успел уже уйти далеко вперед. Верстаков плотнее уселся в седле и еще немного повернул ручку газа. Все время в голове старшего сержанта медленно шевелилась какая-то не осознанная до конца мысль — в дополнение к обычным, естественным мыслям о том, что никому не позволено нарушать, что нарушение создает уличную опасность, ведет к происшествиям. И наконец Верстаков вдруг понял, что никто, будь это хоть суперспортсмен, не смог бы развить подобной скорости на велосипеде.