Мир приключений 1980 г.
Шрифт:
— Видите ли, — сказал Полынов, колеблясь, — на традиционный вопрос «как вам понравилось…» я пока ничего не могу ответить. О науке мне говорить не хочется. А все другое вас вряд ли может заинтересовать. Поэтому…
— Минуточку! Поставим вопрос иначе. Разве вам, известному психологу, не интересно понаблюдать, чем живет и дышит обыкновенный гражданин той страны, с которой вы хотите познакомиться? Только, пожалуйста, не говорите, что все газетчики одинаковые!
Полынов от души рассмеялся.
— Жду вас, — бросил он в трубку. — Заходите.
Видеофон
Предлагая гостю кресло, Полынов поспешно соображал, в какой мере верна неприятная догадка и что все это, черт возьми, значит?
— Итак, — сказал он, — раз я имею дело с обыкновенным рядовым газетчиком…
Полынов выдержал паузу.
— Разрешите? — Бизи вынул из нагрудного кармана сигару. — Смысл вашей интонации мне понятен. Искренне восхищен. — Он наклонил голову. — Все верно. Позвольте представиться: Бизи, сотрудник департамента социальных проблем. Извините за этот маленький камуфляж. Как журналист я имел шанс встретиться с вами наедине, а это, поверьте, очень важно.
— Не знаю, — медленно проговорил Полынов, — что меня сейчас удерживает от намерения указать вам на дверь.
— Любопытство, — коротко ответил гость, закуривая.
Полынов посмотрел на него с невольным уважением.
— Послушайте, Бизи… А может, не Бизи?
— Нет, фамилия подлинная. И департамент тоже. Можете удостовериться.
Он протянул запрессованную в пластик карточку.
— Однако вы не просто сотрудник, — сказал Полынов, возвращая документ. — Разговор, стало быть, официальный? Хотя что я, для официальных переговоров не являются в плаще и маске. Вы не находите начало несколько… э… опереточным?
— Что делать, обстоятельства. — Бизи спокойно разглядывал дымящийся кончик сигары. — Во всяком случае, разговор не доставит вам никаких неприятностей. Помимо тех, которые уже были в этот вечер. Если они, конечно, были.
— Вам-то какое дело?
— А, все-таки были!
— Вы что, следили за мной?
— Никоим образом! Глупо, а кроме того, мы заинтересованы в вашем добром отношении. Тут чистая дедукция. Раз вы гуляли, то, скорей всего, могли кое-что заметить, и это «кое-что» вряд ли вам понравилось. Вы имеете представление о задачах нашего департамента?
— Откуда?
— Да, конечно. Кстати, маленькая просьба: пусть этот разговор останется между нами.
— А вы не находите, что это уж слишком? Я ничего у вас не выпытываю. Оставьте, пожалуйста, свои тайны при себе.
— Не могу. Мне надо вас с ними познакомить.
— Зачем?
— Необходимость.
— Объясните.
— Представьте, что вы инфекционист. К вам является некий, согласен, довольно подозрительный Бизи, который информирует вас, что в стране началась эпидемия. Эпидемия, которая может распространиться… далеко. В ваших или нет интересах узнать, что это за эпидемия? Сохранение в тайне такого разговора до отъезда из страны, по-моему, не столь уж большая цена за подобную информацию.
— Откуда я знаю, что дело обстоит именно так?
Бизи окутывало облако дыма, и частота затяжек, пожалуй, была единственным признаком его волнения.
— Если дело обстоит не так, — невозмутимо ответил он, — если я вас обманываю, то вы будете вправе нарушить свое слово и разгласить все до последней запятой. Такой поступок, между прочим, станет концом моей карьеры.
— Тогда почему вы не можете обратиться официально?
— Увы! — Бизи развел руками. — Полагаю, вы согласитесь, что так и должно быть, когда узнаете всё. И еще. Хотя мы и беседуем как сугубо частные лица, мой визит к вам — не только моя инициатива.
— В любом случае я оставляю за собой право поступить так, как считаю нужным, — жестко сказал Полынов.
— Ладно, пусть будет по-вашему! Сейчас, здесь, хочу я того или нет, с моей стороны возможна только полная откровенность. Дело вот в чем. С некоторых пор в нашем обществе развилось умонастроение, которое нас беспокоит. Тревожен сам характер этого умонастроения, но еще тревожней то, что мы не можем выявить причину. Мы пришли к заключению, что эта проблема настолько сложна, неожиданна, что рядовые специалисты с ней не справятся. Разрешить ее, пожалуй, может специалист только вашего класса.
— Это вы называете откровенностью? Вы же ничего не сказали! Что за умонастроение? Какая проблема? При чем тут я?
— Терпение. Умонастроение можно выразить одной фразой: «Долой науку!» Точнее, даже так: «Смерть разуму!»
— Откуда вы взяли, что эта проблема нова? Не изучена? Подобным умонастроениям столько же веков, сколько самой цивилизации.
— Верно. Но есть одна маленькая особенность. Вы, конечно, читаете газеты, следите за международными известиями.
— Не очень внимательно, признаюсь. Последнее время я был…
— Знаю. Но готов спорить, что вы летели сюда с убеждением: вот тихая спокойная страна, где давно уже не происходит ничего серьезного. Конечно, газеты пишут о каких-то анекдотических случаях, но где таких случаев нет. Верно?
— Да.
— Так вот — это на поверхности. Журналист, наблюдающий, так сказать, за кухней общественной жизни, подобен хозяйке, которая судит о состоянии воды в кастрюле по тому, закипает она или нет. Для посторонних вода в нашей кастрюле тепленькая. Но департамент, слава богу, располагает термометрами. Что вы скажете о кастрюле, вода в которой мгновенно нагрелась сразу на несколько десятков градусов?