Мир приключений, 1989 (№32)
Шрифт:
Старшина пошевелил лопатками и выстрелил.
Первым же выстрелом они с ходу проломили борт «пантере», замыкающей колонну. Следующими тремя подожгли злополучного «тигра» в авангарде и вторую самоходку. Остальные круто развернулись и стали расползаться по лощине, отплевываясь огнем и дымом.
– Беглым – огонь! – Лейтенант махнул рукой и бросился к подносчику, который вдруг схватился за голову и упал. – Давай снаряд, пацан.
– Кажется, и наша очередь пришла, – спокойно заметил Сандро Куцов, глядя на замелькавшие на склоне соседнего холма зеленые мундиры.
Осколками
– Снаряды! Огонь, старшина!
– Не могу, руку перебило! – простонал Агабаб. – Где же обещанная подмога, командир? Что они, не слышат?..
– Ползи к реке, доберись до комбата…
– А ты?
– Пока живы пулеметчики, жив и я. – Лейтенант оглядел панораму боя, и яростно-ликующая усмешка искривила его измазанное землей, пороховой гарью и кровью лицо.
В лощине горело девять танков, но в дыму ползали еще столько же, и все стреляли сюда, и только удачно выбранная позиция не позволяла им расправиться с пушкой сразу.
– Уходи, старшина, а я еще задержусь. Забери с собой однофамильца. Эй, Дан Белов, за старшиной, живо!
– Не пойду! – прокричал испачканный чьей-то кровью и пятнами гари молодой сержант, добавил торопливо: – Пошли вместе, дед.
Лейтенант не расслышал последней фразы, он почувствовал толчок в спину и снова упал. Показалось, что он плывет в невесомости. Боли не было, только спине стало горячо, словно заалела гимнастерка. Склонилось над ним лицо странного парнишки, кого-то смутно напоминавшего, но у Белова уже не осталось сил вспоминать кого.
– Ты еще… здесь? – прошептал он, пытаясь подняться. – Жив? Помоги встать… ноги не слушаются… но у нас еще есть снаряды… Где Агабаб?
– Убит.
– Пулеметчики?
– Убиты.
Сердце отозвалось болью. Дан усадил его, испачкав руки в крови. Мальчишка словно повзрослел за минуту, сказал строго и просто:
– Я пришел за тобой, дед. Я не однофамилец, я твой правнук. Нас ждут там, пошли.
– Бред! – Белов сильно закашлялся кровавой пеной. – Откуда же ты свалился… такой?
– Не бред, Александр Иванович. У меня слишком мало времени на объяснения. А чтобы ты поверил…
Дан распахнул гимнастерку, под ней оказался сверкающий живым ртутным огнем костюм, обтягивающий тело, тяжелый на вид ремень с выпуклой пряжкой, в центре которой горели цифры: 1943.
– Это аппаратура перемещения во времени, настроена на возвращение двоих.
Рядом ударила автоматная очередь, Дан заторопился:
– Мы обнаружили в архивах твои работы, дед, о квантах времени и принципе обмена причинности. Идеи эти верны, ты обогнал эпоху на два столетия, и ты очень нужен там, где я живу, в двадцать втором веке. Ты… ты гений, дед!
Белов не двигался целую минуту, полузакрыв глаза.
– А почему ты решил прийти именно сейчас? Зачем нужно так рисковать? Тебя же могут убить…
– Я просил, чтобы послали именно меня. «Завтра» для тебя… не будет. Прошу тебя, поторопись.
Белов снова задумался на бесконечно долгую минуту, пытаясь представить тот самый век, век грядущий, в котором живет его правнук; он поверил ему сразу.
Дан выглянул из-за пушки.
Потом Белов зашевелился и медленно, напрягаясь, встал. Дан подставил ему плечо, но лейтенант покачал головой.
– Возвращайся один, правнук. Человечество без меня как-нибудь обойдется – там, у вас, но не обойдется здесь. У долга нет альтернативы, как и у совести. Я не имею права… уходить. Ты поймешь меня потом… К тому же у нас еще есть снаряды. Пока я жив, они не пройдут! Прощай…
– Это твое окончательное решение? – высоким звенящим голосом спросил Дан.
Лейтенант не ответил, нагибаясь к прицелу и стараясь не упасть. Он держался только потому, что рядом был мальчишка из двадцать второго века, который был обязан уйти живым, потому что не должны гибнуть дети, тем более дети будущего, ради спасения одного человека, кем бы он ни был!
– Уходи же!
– Я остаюсь. – Голос Дана дрогнул. – У нас еще есть снаряды, дед.
Они успели выстрелить. И еще раз. И еще…
Двое в пустыне
Космической троллейбус задержался: впереди стояла желтая машина ремонтников, и двое угрюмых парней в спецовках не торопясь что-то подстукивали наверху в стыках проводов. Через минуту тронулись, а я вдруг перестал воспринимать действительность. Знакомое чувство повторения виденного охватило меня. Такое бывало и раньше: вдруг ни с того ни с сего начинает казаться, что тебе знакома та ситуация, которую ты только что пережил. Так и сейчас: все во мне напряглось, воспоминание рождается мучительно долго и безнадежно – такое уже было… такое или почти такое… но где и когда?
Едва осознавая себя, я сошел на следующей остановке, и тут это произошло…
Удар тишины! Встряска всего организма от чего-то непонятного, неподвижного и тем не менее яростно динамичного… Словно вихрь промчался надо мной и внутри меня, очистил от шелухи мыслей и чувств, и вот я уже стою онемевший, растерянный, в странном мире, где разлиты покой, тишина и неподвижность…
Нет-нет, я находился все там же: остановка «Проспект Героев», справа – стена десятиэтажного дома почти километровой длины, прозванного в быту «Китайской стеной», слева – высотный серый дом из сплошного унылого бетона, рядом почта, гастроном… Все то же и совсем не то! Ни людей, ни звуков их торопливой жизни! Застыли коробки троллейбусов и автобусов, пустые, как скорлупа съеденных орехов, совершенно обезлюдели тротуары, бульвары, подъезды, дороги. Ни одного пешехода, ни одной живой души! И над всем этим мертвым спокойствием разлит странный розовый небосвод, струящий ровный, без теней, свет на опустевший жилой массив…
Первым инстинктивным движением моим был шаг назад, в салон троллейбуса, но скрип и шорох пустой, накренившейся под моей тяжестью машины не отрезвил меня, а, наоборот, заставил сделать еще несколько нелепых движений: я выпрыгнул обратно, зажмурил глаза, надавил до боли на глазные яблоки, открыл и увидел тот же знакомый и одновременно чужой до жути пейзаж и закричал:
– Лю-ю-ди-и!..
– …Уди-уди-уди-ди-и… – ответило долгое эхо.
И снова молчание, ни стука, ни гула моторов, ни шелеста шагов…