Мир приключений, 1989 (№32)
Шрифт:
Юпитер – лишь тысячная доля проблем, волнующих человечество, какой же ценой платит оно за прогресс в целом, если одна проблема требует гибели многих?! И как сделать так, чтобы не платить человеческими жизнями ради решения любых, самых грандиозных задач? Или совершенно не существует иной меры вещей?..
На пульте слабо пискнул вызов. Наумов повернул голову, но не двинулся с места. Сигнал повторился. Это звонила жена.
– Я тебя заждалась, Валентин, – с упреком сказала она. – Уже девять!
– Извини, Энн, – пробормотал Наумов. – Я скоро приду, только закончу один не очень приятный разговор.
– Ты плохо выглядишь. Что-нибудь случилось?
– Ничего, наверное,
– Нет, случилось, я же вижу. Это из-за твоих новых подопечных Пановкина и Изотова?
– Пановского, – поправил он машинально. – Понимаешь, Энн… их надо срочно оперировать, а я… боюсь.
Она внимательно присмотрелась к нему и сказала решительно:
– Приходи скорей, слышишь? Обсудим все твои проблемы вдвоем.
Виом угас. Снова сумерки завладели кабинетом. Где-то в невидимых зарослях под зданием лечебного корпуса прокричала птица: не сплю, не сплю, не сплю… Оранжевая полоса на западе становилась тоньше и тусклее, в фиолетово-синем небе засияла белая черточка – капсула гидрометеоконтроля.
Наумов встал, прошелся, разминая ноги, и вдруг подумал: «А не трушу ли я на самом деле? И все мои переживания не что иное, как самый обыкновенный страх ответственности?»
Он стоял долго, уставившись на далекую звезду, потом очнулся и без дальнейших колебаний вызвал комиссию по этике.
Руслан Банглин был очень и очень стар, где-то под сто сорок лет. Морщинистое темное лицо с озерами холодных, прозрачных, будто заполненных льдом, глаз. Волос на длинной, огурцом, голове почти нет, шея скрывается под глухим воротником свитера. Он не удивился, увидев перед собой заведующего Симуширским медцентром.
– Слушаю вас, – сказал он хрипло, с едва слышным присвистом.
Протез гортани, подумал Наумов отрешенно. По долгу службы он имел встречи с председателем комиссии морали и этики, и каждый раз у него складывалось впечатление, будто он беспокоит этого страшно занятого властного человека по пустякам.
– Я, собственно, к вам по такому вопросу… – начал Наумов, не зная, как сформулировать этот свой проклятый вопрос.
– Пановский, Изотов, – подсказал Банглин.
Наумов не удивился: вездесущий Зимин успел побывать и здесь.
– Возникла проблема…
– Выбор метода оперирования, так?
– Дело в том, что нейрохирургическое вмешательство в мозг почти всегда чревато последствиями. Даже микролазерное и тонкое магнитное сканирование ведет к разрушению соседствующих с оперируемым участков мозга, и хотя в нормальной жизни, как правило, это не сказывается, однако природа зачем-то сконструировала запас клеток, который мы уничтожаем ничтоже сумняшеся. А что теряет человек в результате операции, не знает никто. В случае с космонавтами изложенный мной тезис звучит так: при «перезаписи» информации с мозга в машину вероятность гибели увеличивается по сравнению с методом простого «стирания». Я сделал расчет, по которому вероятности неблагополучного исхода относятся как два к трем.
– Вектор ошибки?
– В «красной зоне». – Наумов невольно покраснел, но не опустил глаз. – Но зона сама по себе не определяет исхода операции из-за недостаточного…
Банглин кивком прервал его речь.
– Полно, Валентин, эмоции тут ни при чем. Вы сами понимаете, риск остается, а соотношение два к трем не слишком выразительно. Расскажите-ка лучше, как относятся к операции друзья и родственники пострадавших.
Наумов еле удержался, чтобы не пожать плечами. Он устал и был зол на себя за слабоволие. Мысль, что он попросту струсил перед операцией и пытается теперь переложить ответственность на чужие плечи, не покидала его, а
– Пановский холост, – медленно начал он. – Отец его в дальней звездной и вернется не скоро. Мать… ну что мать, она как и все матери, сын ей нужен живой и здоровый. Она согласна на любую операцию, которая спасет сына. У Изотова отец и мать, две сестры… жена. Ситуация примерно та же. О жене и говорить не приходится, я уже разговаривать спокойно с ней не могу, так и кажется, что во всем виноват.
Банглин чуть заметно улыбнулся:
– Ясно. Охарактеризуйте каждого, в двух словах.
Наумов озадаченно пощипал подбородок.
– До этого случая я их не знал, сужу только с чужих слов.
– Этого достаточно.
– Тогда… Пановский. Ему сорок один год. Ю-физик. Начинал работать над Юпитером в числе первых исследователей на стационарных комплексах. Три экспедиции глубинного зондирования планеты, последняя едва не закончилась трагически, их вытащили в момент падения. Спокоен, малоразговорчив, необщителен, но всегда готов помочь товарищу… Извините за путаную речь, я волнуюсь, а последняя характеристика универсальная для всех космонавтов. Вот, пожалуй, все, что я о нем знаю.
Изотов молод, он почти мой ровесник, по специальности – инженер-молетроник. Хороший спортсмен – мастер спорта по горным лыжам («Он спортсмен во всем, – вспомнил врач, – в работе, в увлечении… в жизни…»). Честолюбив, упрям, любит риск, излишне самонадеян…
В глазах Банглина зажглись иронические огоньки, но перебивать Наумова он не стал.
– С женой не живет два года, – продолжал врач. – Но у меня сложилось впечатление, что некоторым образом это устраивало обоих, хотя они и любят друг друга… любили.
– Интересное заключение.
Наумов нахмурился:
– Самого Изотова я не знаю, но с его женой…
«Стоп! – подумал он. – Что ты плетешь, приятель? Двусмысленность видна невооруженным глазом, следи за речью… Черт тебя дернул позвонить!»
– Я верю. – Банглин на несколько секунд задумался, мысль его ушла в дебри памяти, в прошлое. Наумов определил это интуитивно. – Мне кажется, вы преувеличиваете размеры проблемы. И недооцениваете себя. Я не чувствую в вас уверенности, профессиональной уверенности врача, не говоря уже об уверенности психологической, гражданской. Даже не зная всех событий, могу предположить, что вы задумались над шкалой общественных ценностей, так? Но и не имея понятия о существовании определенных нравственных норм, присущих обществу на данном этапе развития, норм врачебной этики, право врача решать – какой метод использовать для лечения больного, можно принять решение исходя из одного простого принципа, вы его знаете: мера всех вещей – человек! Человек – и никто и ничто другое! Да, было бы интересно раскрыть тайны Юпитера «одним ударом», и этот интерес общечеловечески понятен: кто бы мы были, не имей страсти к познанию? Любопытства? И все же пусть вас не смущают доказательства и примеры прошлого. К сожалению, кое-кто прав: как и сотни лет назад, человек иногда рискует жизнью во имя неоправданных целей, а тут – познание открытой внеземной цивилизации, случай беспрецедентный в истории человечества! Плюс к этому возможное предупреждение гибели исследователей. Поневоле задумаешься, я вас вполне понимаю. Ведь мы не отступим, нет? Да и куда отступать? За нами – мы сами. Вот и подумайте, разберитесь в себе, а когда придет уверенность, когда вы будете убеждены в своей правоте – позвоните мне, и мы вернемся к этой теме. Только времени у вас мало. Заседание Совета послезавтра, и к этому сроку вы должны быть готовы.