Мир приключений, 1989 (№32)
Шрифт:
– Это ваш. Я отвечаю за вас во всех аспектах, от здоровья до накопления информации, знаний быта и профессиональных. Кстати, физика тела вас удовлетворяет? Нигде не «жмет»?
Говорил «призрак» по-русски безупречно, хотя Ивану все время чудился странный акцент – не то в интонации, не то в ударениях; в общем, даже машины говорили здесь хорошо, видимо, русский язык в третьем тысячелетии стал основой разговорного языка для всего человечества.
– А вас? – ответил вопросом на вопрос Иван.
Даниил снова засмеялся:
– Наверное, больше, чем вас лично, потому что вы ко многому не привыкли, а кое о чем и не догадываетесь. Ничего, сейчас пройдет нулевой цикл – быт, особенности языка, жизненно необходимая информация, и все станет на свои места. Небось хотите посмотреть, какой стала Земля?
Иван
Через три сеанса гипноучебы Иван освоился с жизнью Земли трехтысячного года настолько, что не мыслил иной, а прошлую свою жизнь считал чуть ли не мифом. Но тут пошли тренировки в волейбол не только мысленно, через информационно-психологические комплексы, но и нормальные, на площадках и в залах, и он полностью отдался своей страсти, не имевшей выхода в реальности двадцатого столетия.
Волейбол тридцатого века отличался от волейбола двадцатого не только количественно-цифровыми показателями высоты сетки, размером площадки и так далее, но и качественно, соответственно всем раскрывшимся возможностям человеческого тела и технического гения человека. Единственное, что напоминало Ивану знакомую ему спортивную игру, – традиционно сохранившаяся форма игрового поля с размерами площадок десять на десять метров, сетка, разделявшая площадки, и мяч, напичканный, правда, современной молекулярной техникой – для облегчения судейства. Конечно, сетка была натянута гораздо выше, чем в его время, верхняя ее кромка устанавливалась на высоте трех метров шести сантиметров от пола, но все же это была нормальная волейбольная сетка.
Однако, во-первых, изменилось инженерно-техническое сопровождение игры: сила тяжести на площадках устанавливалась равной девяносто трем сотым, вся зона игры охватывалась специальным барьером, и над ней свободно плавали в воздухе плоские диски кибер-судей; каждая ошибка игрока классифицировалась мгновенно, и тут же звучала определенная музыкальная гамма, по которой зрители без судьи-информатора могли узнавать вид ошибки.
Во-вторых, и это было главным, игра проходила как в пространстве, так и во времени! То есть игрок по желанию при подаче мяча мог посылать его не только в определенную точку площадки противника, но и «смещать» мяч «по оси времени» в будущее в пределах десяти секунд, для чего площадки ориентировались еще и в хронополе. Если мяч при подаче перемещался и во времени, то игроки подающей команды имели право тут же подать мяч повторно, но уже без смещения во времени, что всегда и делалось всеми командами без исключения. Зрительно это выглядело так, будто мяч при подаче исчезал в никуда и возникал в пространстве игры в тот момент, когда кончалось время его посыла в будущее… Пока отыгрывалась обычная подача, могла прийти первая – со сдвигом во времени, и надо было успеть отреагировать, принять подачу, выдать пас и нанести нападающий удар, и были случаи, когда над площадками летали сразу два мяча и обе команды выпускали на поле седьмого игрока, так называемого «засадного». Поэтому остановок в игре почти не было, напряжение матча не спадало от начала до конца сета, завораживая болельщиков волейбола внезапностью и красотой комбинаций.
К концу третьей недели интенсивных тренировок по спецпрограмме с использованием уплотнения времени Иван вошел в основной состав сборной команды Земли по волейболу. До начала Олимпийских игр оставалось чуть более трех месяцев.
Волейбольный турнир Олимпиады проходил на Земле, в спортивном зале комплекса «Россия», старинном сооружении, начало которому дали спортивные постройки Москвы далекого двадцать первого века.
Иван, стоя на километровой башне обозрения, смотрел на панораму города трехтысячного года, по привычке называя эту цифру, в то время как по современному календарю шел тысяча восемьдесят третий год, и думал, что фантасты его родного времени не ошиблись в главном: Земля Идеальной эры представляла собой сплошной город-лес, именно лес, первобытный, с буреломами, чащами и даже непроходимыми топями. Это не означало, конечно, что за лесом не ухаживали, но наряду с ухоженными парками, рощами, садами, очищенными от лесного мусора дендрариями, выращенными вокруг комплексов зданий, существовали
Здание спортивного комплекса выделялось среди зеленого оазиса гигантским языком оранжевого пламени: архитекторы ландшафта вписали этот язык в пейзаж с таким мастерством, что издалека, с расстояния десятка километров, казалось, что горит настоящий костер, вернее, олимпийский факел.
В воздухе то и дело «проявлялись» фигуры людей: человек давно научился с помощью мысленного усилия управлять механизмами мгновенного перемещения в пространстве сквозь десятки и сотни тысяч километров, научился и Иван, хотя привыкнуть к этому не мог. Люди спешили в спортзалы комплекса, несмотря на совершеннейшие видеопередачи с мест спортивных событий во все уголки Солнечной системы. Иван отметил сей факт для себя: болельщики на Земле не перевелись, просто возможности их выросли во сто крат, хотя пригласительных билетов, как всегда, не хватало.
Иван мысленно вызвал отсчет времени – в медцентре восстановления и подготовки ему «разбудили» собственные биочасы – было без семи минут десять по среднесолнечному времени, что соответствовало и времени Москвы. Пора, подумал он, невольно ощущая сожаление: время его пребывания в будущем, в сказке, как он повторял про себя, подходило к концу. А что ждет его на Земле ушедшего двадцатого века, он страшился даже и представить. Снова искалеченная нога? Муки неполноценности? Участливые взгляды друзей?.. Впрочем, как говорил некий мудрец, все будет так, как должно быть, даже если будет иначе. То, что он пережил, – не пережить никому из его современников, и надо будет просить друзей, чтобы они оставили в памяти хотя бы эмоциональную сторону его приключения. Того же Даниила; судя по встречам, Иван ему понравился…
Иван сосредоточился и оказался в метре над белым кругом финишного поля, ближайшего к тому месту, куда он стремился попасть, мягко спружинил на ноги. Рядом возникали из ничего десятки улыбающихся людей: юношей и девушек, женщин и мужчин в расцвете лет, уступая место новым, прибывающим на соревнования. Впечатление было такое, будто шел дождь из разноцветных тел и испарялся, не достигая земли. «Испарился» и Иван, ступив на синий квадрат конформного лифта, вознесшего его в комнату психомассажа, где переодевалась сборная команда Земли по волейболу.
Переодеваясь и отвечая на приветствия товарищей, спешащих в объятия эмоционтектора бодрости, Иван вспоминал реестр сборных, участвующих в Играх. Команд было шестнадцать, пять из них из Солнечной системы: сборные Земли, Луны, Марса, Астрономического союза и сборная внешних планет, остальные – сборные поселений людей из других звезд. Еще во время знакомства с командами по видео Иван с трепетом ждал встречи с другими разумными существами, однако в этом вопросе прогнозы его любимых писателей не оправдались: по всей видимости, человеческая цивилизация была уникальна во Вселенной. Во всяком случае, человек, проникший за тысячу лет звездоплавания к центру Галактики, братьев по разуму не обнаружил.
Эта игра со сборной Марса была предпоследней и самой трудной: сборная Марса по волейболу была чемпионом Галактического спортсоюза тысяча восемьдесят второго года, и землянам предстояло в этом поединке доказать, что Кубок предыдущих Игр принадлежит им по праву.
Иван волновался, несмотря на защитный барьер психомассажа и месяц аутотренинга, мысли его все чаще возвращались в родное время, он гнал их прочь и… ничего не мог с собой поделать. Возвращаться не хотелось.
Товарищи понимали, что с ним происходит, ибо человек третьего тысячелетия научился, кроме всего прочего, реагировать на чувства, ощущать боль соседа, сочувствовать, сопереживать, устанавливать мысленный контакт, хотя в последнем случае вступали в силу этические нормы мыслесвязи: никто не «читал» мысли собеседника без его разрешения на контакт; товарищи по команде понимали Ивана и с присущим им тактом «не замечали» его состояния. Он помощи не просил, не ждал, следовательно, мог сам справиться со своими переживаниями.