Мир приключений. 1973 г. выпуск 2
Шрифт:
— Ты молодец, что решил идти на фронт. Отец одобрил бы твое решение, — только и сказала она.
Моя мать принадлежала к тому поколению, для которых общественное и личное были несоразмеримые категории. Сколько я помню, она вечно куда-то спешила — заседать, налаживать, организовывать. Все, что не касалось ее дела, для нее не существовало. Натура по природе сильная и цельная, она нашла себя и в борьбе. Для нее революция не кончилась вместе с гражданской войной, она продолжалась для матери всю жизнь. И в тяжелые дни эвакуации она осталась такой же. Как мне потом рассказывали, она была бодрой
— Скажите, Яков Тимофеевич, а как вы стали разведчиком?
Рудов пожал плечами.
— Вообще-то случайно. Из военкомата я был направлен на одну из подмосковных станций, где формировался стрелковый полк особого назначения. В полку я подал по команде рапорт, где докладывал о том, что в совершенстве владею немецким языком. Говорил я это и в военкомате, но в те июньские дни, когда военкоматы были забиты до отказа, разобраться с каждым в отдельности, очевидно, не было возможности. Через некоторое время меня вызвали в политотдел, где я познакомился со старым чекистом полковником Денисовым. Разговор у нас с ним состоялся обстоятельный и подробный. А через два дня я был отчислен из части и переведен в распоряжение полковника. Сергей Михайлович привык тщательно обдумывать каждую операцию, которой он руководил. Он прекрасно сознавал, что имеет дело с одной из сильнейших разведок мира, и великолепно знал, что те реальные немцы, с которыми его подопечным придется иметь дело, сильно отличаются от немцев, изображаемых в кинокартинах, снятых в первые годы войны.
Моя подготовка велась тщательно. Однажды поздним вечером, когда я, устав после напряженного дня, собирался лечь спать, ко мне в комнату вошел довольный, улыбающийся Денисов.
— Не помешал? Да ты сиди, сиди, — сказал он, заметив, что я вытянулся по стойке “смирно”.
Денисов уселся поудобнее и вновь обратился ко мне:
— Ну, брат, нашел я тебе двойника, пальчики оближешь.
Полковник провел по лицу и вздохнул. Я украдкой рассматривал его. Передо мной сидел усталый пожилой человек, с набрякшими от бессонницы глазами, лысый, курносый, самый обыкновенный на вид. Под гимнастеркой с полковничьими петлицами туго выпирал солидный животик. И вместе с тем я знал, какой острый и проницательный ум, какое горячее сердце скрывается за этой заурядной внешностью.
— Тебе что, не интересно? — Денисов достал “Беломор” и, по-особому смяв мундштук, закурил.
— Как — не интересно, Сергей Михайлович, очень даже интересно, — глупо, совсем по-детски ответил я.
— Тогда слушай: Рюге, Герман Рюге, из прибалтийских немцев, репатриировался в Германию незадолго до установления в Латвии Советской власти. Имел в Германии дядю. Дядя как дядя, владелец писчебумажного магазина в Брауншвейге. Но! — Денисов поднял вверх указательный палец. — Дядя в январе сорок первого возьми да помри от рака, так что теперь никаких родных у Рюге нет. Сирота, одним словом. Старше тебя на два года, очень
— Откуда вы его достали?
— Подарок фронтовой разведки, надо сказать — ценнейший подарок. Ну, спать будешь или еще поговорим?
— Конечно, поговорим, товарищ полковник, если вы не устали. Вам ведь тоже спать надо.
— А, — махнул рукой Денисов, — я на том свете отосплюсь.
Мы проговорили с полковником еще несколько часов, обсуждая вопросы, которые завтра я и он должны задать лейтенанту Герману Рюге. Полковника волновало, что я не знаю латышского языка, которым Рюге владел прилично.
— Зато ты знаешь русский, — рассуждал вслух Денисов, — этого скрывать не надо. Там, — добавил он, пристально глядя на меня, — в Латвии, многие знают русский. Старайся говорить с легким акцентом, но не переборщи. Впрочем, тебя в этом потренируют. И придется подучить латышский. Ты у нас полиглотом станешь.
— Когда он должен прибыть в часть? — спросил я.
— Скоро, — вздохнул Денисов. — Но мог же он попасть под бомбежку, могло его контузить.
— Да, нужны справки, документы, — неуверенно сказал я.
— Это пусть тебя не волнует, это уж паша забота. — Денисов встал и открыл форточку. — Ух, и накурили же мы с тобой! — сказал он укоризненно…
На другой день с утра в кабинете у Денисова я встретился со своим “двойником” — Германом Рюге.
— Предупреждаю вас, Рюге, — холодно сказал Денисов, — малейшая ложь повлечет за собой самые тяжелые последствия.
Рюге испуганно посмотрел на Денисова и, сглотнув слюну, торопливо ответил:
— Клянусь, господин полковник, что я буду говорить только правду.
Я внимательно глядел на Рюге. Нет, он не был моим двойником. Очевидно, вчера полковник решил меня ободрить. Впрочем, не все ли равно, похож или не похож. Если я встречу там хоть кого-то, кто хорошо знал его, он быстро поймет, что я не тот Рюге, который, скажем, сидел с ним на одной парте в гимназии. Вопросы мы задавали по очереди. Сначала пленный отвечал коротко, но потом осмелел, обвыкся и даже пытался шутить.
— Почему вас взяли в СС? — спросил Денисов.
— Я оказал рейху кое-какие услуги.
— О ваших услугах СС вы дадите нам подробный письменный отчет.
— Слушаюсь.
— Люди, принятые в СС, проходят особую проверку. Как вы объясните, что вас, фольксдойче, все-таки взяли туда?
— Простите, господин полковник, но вы ошибаетесь, я не фольксдойче, а рейхсдойче. Дело в том, что я родился в Германии, — с гордостью ответил Рюге, — я родился в Брауншвейге. Дядя доказал это по церковным книгам, моя мать была католичкой. Проверку я тоже прошел.
— Брали ли у вас отпечатки пальцев? — Не помню.
— Я спрашиваю: брали ли у вас отпечатки пальцев?
— Нет, я всего два месяца как в армии.
— Откуда же лейтенантское звание?
— Я имею высшее образование и, кроме того, знаю латышский и русский языки.
— Насколько мне известно, за это в чине не повышают.
— Возможно, мне зачли… — Рюге замялся.
— Вашу работу в гестапо?
— Да.
Допрос длился более трех часов, а после, наскоро перекусив, я отправился к преподавателю латышского языка, который я изучал недели две.