Мир приключений. 1973 г. выпуск 2
Шрифт:
— Ты отказался?
— Ты же знаешь, Алена, Доброво не продается, — горько сказал Прокофий Филиппович.
— Это я знаю. Но нам с тобой совсем нечего есть, Проша, — грустно улыбаясь, сказала жена.
— Я сказал, что Доброво не продается… Это так… Но мы продадим… другого Доброво.
И он посмотрел на свой портрет.
В зале французского искусства XVIII пека Петроградского музея экскурсовод рассказывал о картине Франсуа Буше “Амур и Психея”.
Экскурсанты — рабочие и красногвардейцы с суконными шлепанцами на грубой обуви — окружили хрупкую
— Франсуа Буше — один из крупнейших живописцев эпохи рококо, — восторженно говорила она. — Своими декоративными картинами, преимущественно на мифологические и эротические сюжеты, он обслуживал вкусы аристократии и разбогатевших откупщиков. Франсуа Буше умер в 1770 году, незадолго до Великой французской революции.
Среди экскурсантов в таких же шлепанцах на сапогах, как и у всех, стоял Макар. Он напряженно вслушивался в слова экскурсовода, не отрывая глаз от картины Буше.
— “Амур и Психея”, картина из коллекции бывшего князя Тихвинского, необычайно характерна для живописной манеры Буше. Обратите внимание на смелую живописную лепку и теплые, насыщенные краски, позволяющие художнику передать материально-чувственный облик изображаемого.
Экскурсанты теснее окружили женщину, внимательно разглядывая картину.
— И хотя перед нами мифологический сюжет, — продолжала женщина, — мы с вами восхищаемся умением художника ярко передать красоту человеческого тела и пробуждение в юных героях первого трепетного чувства любви.
Девушка в белом платочке украдкой взглянула на стоявшего рядом паренька и, слегка покраснев, потупила глаза.
— А теперь мы пройдем в следующий зал, где вы познакомитесь с искусством Великой французской революции.
Экскурсанты, волоча шлепанцы по блестящему паркету, направились к дверям.
— Я задержу вас на минуту, — негромко сказал Макар, останавливая экскурсовода. — Вы уверены, что эта картина… та самая, из коллекции князя Тихвинского?
— Несомненно. Ее подлинность установлена специалистами по ряду признаков, в том числе по фамильному гербу Тихвинских на обратной стороне холста.
— Я из угрозыска, — тихо сказал Макар и показал свое удостоверение. — Покажите мне… обратную сторону холста.
— Нет, нет! — растерянно залепетала женщина… — Это невозможно. Необходимо специальное разрешение директора… Я не могу…
— Не будем спорить, гражданка, — решительно оборвал ее Макар и, подойдя к картине, повернул ее к себе, не снимая со шнура.
— О господи! — вздохнула женщина.
В углу справа на полотне виднелся герб — два оленя с двух сторон тянулись к кроне вишневого дерева.
— Я где-то видел этот герб, — сказал Макар. — Черт побери, где я видел этот герб?
— Не знаю, — испуганно пролепетала женщина.
Воспитанники детского дома возвращались из бани. Они шли, выстроившись попарно, по булыжной мостовой. А сзади на подводе везли мешки с бельем, шайки и веники. Впереди колонны шла миловидная девушка в длинной юбке, в шляпке с бантом и в сапогах. Коротко остриженные воспитанники приближались к бывшему княжескому особняку с песней:
Долой, долой монахов,
Раввинов и попов.
Мы на
Разгоним всех богов!
Кешка, шагавший в общем строю, не пел. Песня была для него слишком кощунственной. Но шагавший рядом паренек, заметив, что Кешка не поет, ткнул его кулаком в бок, и Кешка вместе со всеми подхватил песню:
Раз, два.
Горе — не беда!
Направо — околесица,
Налево — лабуда!
С колонной поравнялся Маркиз в своем экзотическом наряде однорукого старьевщика. Когда воспитательница прошла мимо него, Маркиз склонился в изысканном поклоне.
— Коман са ва, мадемуазель? — произнес он по-французски.
— Са ва, — улыбнулась воспитательница. Мальчишки захохотали.
— Сова! Сова! — закричали они.
Кешка, отстав от ребят, подбежал к Маркизу.
— Как дела? — тихо спросил Маркиз.
Кешка неопределенно пожал плечами.
— Иннокентий! — послышался голос воспитательницы.
— Сейчас! — откликнулся Кешка, влюбленно глядя на Маркиза.
Маркиз задумчиво ворошил спутанную Кешкину шевелюру.
— Ты узнал, где в доме помещается котельная?
— В подвале у черного хода.
— Слушай меня внимательно. За котельной есть комнатушка, вроде столярной мастерской.
Кешка кивнул.
— Ночью, когда все уснут, — продолжал Маркиз, — спустишься в мастерскую. В левом углу, под верстаком, есть люк. — Маркиз протянул Кешке большой, слегка заржавленный ключ. — Найдешь на крышке люка круглое отверстие, вставишь ключ и повернешь три раза. Под люком будет винтовая лестница. Спустишься по ней в нижний подвал. Там под самым потолком… дверь железная, закрытая на щеколду. Откроешь щеколду. Я буду ждать за дверью. Понял?
— А чего там искать, в подвале? — спросил Кешка.
— Ящики. Много ящиков.
Маркиз как-то странно — не то виновато, не то насмешливо — поглядел на Кешку и отвернулся.
— Запомнил? Повернуть ключ надо три раза.
— Запомнил, — улыбнулся Кешка.
— Ну, беги! — Маркиз шлепнул Кешку по спине и, нахмурившись, быстро зашагал прочь.
Кешка с некоторым недоумением поглядел ему вслед и, сунув ключ за пазуху, побежал догонять ребят. Догнал он их уже в воротах, над которыми висел транспарант на красном полотнище с надписью:
“Детский дом № 6 имени Парижской коммуны”.
Макару понадобился целый день, прежде чем он вспомнил, где он видел этот герб с двумя оленями и вишневым деревом. Каждый день, направляясь в угрозыск, он проходил мимо роскошного барского дома, где на двух каменных квадратных столбах парадных ворот красовалось по гербу с оленями. Вечером того же дня он входил в эти ворота бывшего городского особняка князей Тихвинских, где теперь располагался детский дом.
Директор детского дома, уже немолодой человек со старомодным пенсне, покашливая в платок, который он все время держал возле рта, поручил Макара молоденькой воспитательнице, которая представилась ему как Анна Дмитриевна. Вместе с Макаром они обошли весь дом — это заняло довольно много времени, — побывали на чердаке и в подвалах, и уже совсем поздно, когда воспитанники укладывались спать, они поднялись в учительскую, где Макар принялся расспрашивать Анну Дмитриевну.