Мир Реки: Магический лабиринт
Шрифт:
— Просто я придерживаюсь правила: «Не судите, да не судимы будете».
— Ты веришь, что тебя не будут судить, если ты воздержишься от осуждения других? — насмешливо спросил Бёртон. — Чепуха! Никто еще не избежал сплетен и болтовни людей. Даже святые не могли удержаться от осуждений, хотя и делали вид, что это идет во благо их оппонентам. Порицание и брань заложены в нас на подсознательном уровне. Они так же рефлекторны, как сокращение мышц или выделение слюны. Вот почему я говорю: осуждайте налево и направо, когда и где захотите, кого угодно и сколько
Нур засмеялся и добавил:
— Но не вынося другим приговор.
— А почему нет? — с дьявольской усмешкой воскликнул Бёртон. — Почему нам не дозволено то, что делают другие?
— Не так давно я нашел профессионального судью, увешанного дипломами и лицензиями, — произнес Фрайгейт. — Человека, который сидел в круглом зале мэрии и судил людей во времена сухого закона. Мальчишкой я читал о нем в газетах и часто слышал рассказы отца об этом кривом и продажном винтике муниципальной системы. Судья безжалостно рассовывал по тюрьмам местных торговцев спиртным и штрафовал пьяниц, которых ловили в подпольных барах. Однако у него имелся огромный подвал, заполненный ящиками с виски и джином. Он покупал и перепродавал спиртное через доверенных контрабандистов, позволяя им за это проворачивать свои делишки.
— Питер! Чем ты там занимаешься? — удивленно воскликнул Нур.
— Я просто не мог сопротивляться этому, — ответил Фрайгейт. Бёртон понимал увлеченность Фрайгейта — или, по крайней мере, считал, что понимает. Злые люди имели определенный магнетизм, который притягивал к ним всех остальных — и злых, и добрых, и в черно-белую полоску. Зло сначала привлекало, а потом отталкивало. Парадоксально, но, оказывается, отторжение могло вызывать влечение.
— Любопытная вещь, — сказал вдруг Фрайгейт, словно решил поведать им мысли, которые не давали ему покоя. — Никто из них не считал себя злым. Я имею в виду Гитлера, Сталина и Мао, судью из Пеории и того насильника Стэндиша.
— Когда Геринг признал свершенное им зло, это стало первым шагом к его духовному спасению, — сказал Нур. — Но что ты собираешься делать с ними… с Гитлером, Сталиным и другими?
— Я поставил их матрицы на задержку, — ответил Фрайгейт.
— То есть ты до сих пор не решил, что будешь делать с ними.
— Матрицы останутся в целости и сохранности. Но если компьютер начнет воскрешать те восемнадцать миллиардов, которые погибли в долине, среди них не окажется многих моральных уродов. Знаете, что я придумал? Я хочу, чтобы эти убийцы посмотрели на себя глазами тех людей, которых они насиловали и унижали!
Лицо Фрайгейта покраснело. Его глаза расширились и заблестели.
— Пусть они испытают боль от собственных злодеяний! На этот раз им не уйти от возмездия! Там, на Земле, все было по-другому. Но здесь сама судьба определила нам роль судей! И если понадобится, мы не только вынесем приговор, но и приведем его в исполнение!
— Между прочим, приостановка в воскрешении людей вызвана не судьбой, а обычной аварией, — сказал Нур.
— Разве? — спросил Фрайгейт. Нур улыбнулся и пожал плечами:
— Возможно, ты прав. Но тогда нам тем более надо действовать осмотрительно и разумно.
— Ты призываешь к осмотрительности? — возмутился Бёртон. — А о ком нам заботиться? Об этих подонках?
— О-о! — воскликнул мавр, поднимая вверх указательный палец. — Не будем торопиться! Возможно, это просто очередная проверка. Неужели вы не чувствуете, что за нами все время следят? Я имею в виду не компьютер, а тех, кто может им пользоваться.
— Очередная незнакомка? — с усмешкой спросил Бёртон.
— Не знаю. Но я чувствую посторонний взгляд. А как ты, Дик?
— Галлюцинациями не страдаю.
— Я тоже чувствую, — сказал Фрайгейт. — Но это ничего не значит. Меня всю жизнь преследует мысль… что за мной кто-то наблюдает.
— Кто может наблюдать за наблюдателем? — с улыбкой спросил Нур. — Кто посмел судить судью?
— Не обижайся, Пит. Эти суфии все немного с приветом, — произнес Бёртон.
— Гитлер, Сталин, Мао и Иван Грозный имели на Земле огромную власть, — продолжал Фрайгейт. — Они заняли исключительно важные места в мировой истории. И вот теперь…
— И теперь ты, безгласный и сирый, получил над ними власть, — закончил за него Нур.
— Хотел бы я, чтобы они попались мне не здесь, а в самом начале своих злодеяний, — сказал Фрайгейт.
— И тогда бы ты нажал на кнопку «Ликвидация»?
— О Иисус! Не знаю! Наверное, нажал бы…
— А что, если кто-то нажмет кнопку, чтобы уничтожить тебя? — спросил Нур.
— Мои грехи не так велики, — ответил Фрайгейт.
— Их размер зависит от мнения того, кто давит на кнопку, — сказал Нур. — Или от суждений тех, кому повредили твои грехи.
Бёртон встал и направился к двери. Но прежде чем уйти, он подошел к столику, где сидели Звездная Ложка, Ли По и его друзья — семь поэтов и художников, которых воскресил китаец. Простившись с их шумной компанией, англичанин хотел было удалиться, но тут на его плечо легла изящная ладонь.
— Нам с тобой надо увидеться еще раз, — тихо шепнула Звездная Ложка. — Как можно скорее.
— Конечно, еще увидимся, — ответил Бёртон.
— Я имела в виду тайную встречу. Наедине, — сказала она и, заметив пристальный взгляд Ли По, быстро вернулась к столу.
Бёртон не поверил своим ушам. Она сама захотела «увидеться». При других обстоятельствах он пришел бы в восторг от такого предложения. Однако ситуацию осложняла дружба с Ли По. Пусть китаец и не имел законных прав на Звездную Ложку, но он считал ее своей женщиной. Эта встреча вызвала бы у него обиду и ревность, и он никогда не простил бы старому другу подобного поступка.
«Она свободная женщина, — убеждал себя Бёртон. — Ли По дал ей жизнь, но она — человек, а не собственность. Хотя, возможно, китаянка думает по-другому. Тем не менее, если бы Звездной Ложке понадобилось встретиться со мной по каким-то обычным делам, она могла бы сделать это открыто, предупредив Ли По. Значит, ей действительно захотелось…»