Мир Сатаны
Шрифт:
Фолкейн усмехнулся. Он чувствовал себя сейчас значительно лучше. Пространству придется узнать, что мы не лыком шиты, подумал он и сказал:
— Будем надеяться, что нам повезет.
— Меня бы это вовсе не удивило, — брюзгливо отозвалась Чи. — Ну, Тупица, на когда у нас назначено рандеву?
— Если даже случится солнечная буря, то силовые экраны все равно справятся с корпускулярным излучением, — сказал компьютер. — Главная проблема — это излучение электромагнитное. Имеющиеся в наличии защитные материалы не смогут защитить нас от получения нежелательной дозы рентгеновских лучей во время проведения исследований. А волны длиннее обычного приведут к перегрузке нашего термостатического оборудования. Поэтому я предлагаю полет
Фолкейн вынул из кармана серого комбинезона трубку.
— На таком расстоянии это самый дешевый способ самоубийства, — предостерег он. Случиться могло все что угодно: неудачный вход в поле тяготения звезды разорвет корабль на кусочки; соприкосновение с твердым телом или с облаком сравнительно плотного газа приведет к ядерному взрыву.
— Подобная возможность предусмотрена конструкцией корабля и моей собственной, — возразил Тупица. — Помимо того, что сам перелет займет меньше времени, мы избежим сколько-нибудь серьезных столкновений с находящимися в пространстве фотонами и материальными частицами.
— Неплохо, — согласилась Чи. — Меня как-то не особо согревает мысль, что эти паршивчики окажутся в моих внутренностях. Но что мы будем делать, когда достигнем планеты? Можно, конечно, сесть на теневой стороне, и тогда сама планета будет защищать нас от звезды. Но что мы при этом увидим на поверхности?
— Можно использовать существующие инструменты. Лучше всего с ними, разумеется, справился бы Эдзел, поскольку он планетолог. Но я не сомневаюсь, что с моей помощью и от вас двоих будет толк. Возможно, нам удастся впоследствии сделать, пару вылазок на дневную сторону.
— Лады, — заключил Фолкейн. — Перекусим, поспим — и в путь-дорожку.
— Ты двадцать раз потом успеешь набить желудок, — сказала Чи. — Стартуем прямо сейчас.
— Чего? Зачем это?
— Ты что забыл, что у нас есть конкуренты? Та парочка, которая отправилась к своим хозяевам? Я не знаю, как быстро они туда доберутся и как скоро будет организована экспедиция, но мне кажется, они вряд ли станут выжидать или церемониться, если обнаружат нас. — Чи взмахнула хвостом и повела плечами. — Откуда мы знаем, справимся ли мы с ними в схватке? Я бы с удовольствием оставила бы это дело боевым крейсерам Лиги. Так что давай определимся, и вперед.
— Хм… Похоже, ты права. Слышал, Тупица? На всякий случай активируй все датчики ближнего действия. Черт его знает, на что мы можем натолкнуться. — Фолкейн набил трубку. — У меня нет особой уверенности, что ван Рийн доверит это дело боевым звездолетам, — сказал он, обращаясь к Чи Лан. — Ему же тогда придется поделиться прибылью, а он хочет забрать себе эту планету целиком.
— Будь спокоен, он выкачает из нее все, что можно, — ответила цинтианка. — Но тут деньги отошли для него на второй план. Он испугался. Он думает, что Содружество — если не вся наша Техническая цивилизация — находится в состоянии войны и даже не подозревает об этом. И если для наших врагов эта бродячая планета так важна, что они пожертвовали наблюдательным центром, которым пользовались пятнадцать лет, значит, значит она не менее важна и для нас. Так что он позовет и Лигу и другие правительства с их флотами, если решит, что это нужно. Я разговаривала с ним после того, как мы выудили тебя из замка.
Фолкейн не отреагировал на подколку, лишь крепко стиснул зубы. Я должен был понять, в чем дело, когда узнал, как они обошлись со мной, подумал он.
Именно узнал — ибо он, как ни старался, не мог вспомнить всех подробностей своего пребывания в замке. Самому ему все это казалось каким-то бредовым сном. Время клубилось так дым, оживляя ту или иную ситуацию; он «был пленником в другой вселенной, и вообще это был не он, и не с ним все это происходило.
Он желал Тею Белдэниэл, так никакую другую женщину раньше; он почитал Древнюю Расу, как никаких других богов; он по желанию мог опустошить свой мозг, превратить
Фолкейн заставил себя отвлечься от этих мыслей.
— Если Старого Ника на самом деле собираются лишить его куска, — задумчиво произнес он, — то я им не завидую. Боюсь, они оглохнут: старикан завопит так, что на Магеллановом облаке слышно будет! Ладно, попробуем, может, нам удастся спасти его бекон с яичницей, французские тосты, кофе… Что у него еще было на столе, когда я последний раз завтракал с ним? Ах да, кокосовый торт. Как у тебя там, Тупица?
— Звездолет для полета на гипердвигателях готов, — доложил компьютер.
Гудение двигателей усилилось. Изображение на экране помутнело — система приноравливалась к биллионам квантовых микропрыжков в секунду. Потом на кормовом экране возникло усеянное звездами небо. А на носовом — появился быстро увеличивающийся в размерах диск Беты Южного Креста; он все рос и рос, и показалось даже, что пламя звезды вот-вот проникнет в корабль. Фолкейн сжался в пилотском кресле, Чи Лан выпустила когти.
Потом это впечатление исчезло. Корабль вышел из гиперпространства. Осталось только развить достаточную кинетическую скорость, причем сделать это нужно было быстро, чтобы усилившееся излучение звезды не успело пробиться через защитные экраны. Компьютер так искусно справился с этой задачей, что живые существа внутри корабля даже не почувствовали изменения гравитации. Все было сделано за несколько минут. Звездолет очутился на расстоянии двух радиусов от поверхности планеты-бродяги, двигаясь так, чтобы гравитационная и центробежная силы постоянно находились в равновесии. Экипаж прильнул к экранам.
На большом обзорном экране виден был огромный черный шар, опороченный белизной там, где в атмосфере преломлялись лучи звезды. За атмосферой искрилась корона звезды; мелькали сполохи зодиакального света. Ночь планеты была не совсем непроглядной. Над полюсами разноцветными знаменами вытянулись зори; атомы и ионы расщепленных лучами звезды молекул светились голубоватым светом, соединяясь в самые странные комбинации; молнии, пронзавшие плотную завесу облаков внизу, напоминали болотные огоньки; то здесь, то там взгляду открывались алые жерла вулканов. На экранах ближнего вида планета представлялась как будто рассеченной на куски. На одном экране виднелся новорожденный океан, на другом маячила только что поднявшаяся горная цепь. Фолкейну показалось, что он слышит вой ветра, рев дождя и раскаты грома, что он ощущает, как ходит ходуном там, внизу, земля и в пылающее небо взлетают, увлекаемые вихрями, громадные валуны. Прошло много времени, прежде чем он смог оторваться от экрана.
Но нужно было работать; от вахты к вахте у Фолкейна оставалось все меньше и меньше благоговейного восторга по мере того, как он все больше и больше узнавал о планете. А вместе с восторгом исчезала и слабость, от которой он после заключения в замке никак не мог избавиться. Жажда крови осталась, но он загнал глубоко в подсознание, чтобы она не мешала работе. То, что он наблюдал, было, пожалуй, уникальнейшим событием в галактике — быть может, даже во всей Вселенной — и полностью захватило его. Как правильно определили лемминкяйненниты, планета была очень древней. Она давно уже лишилась большей части своего естественного излучения, и холод пробрал ее до самого ядра. Однако, судя по магнетизму, какая-то часть коры осталась в расплавленном состоянии. Этот громадный объем тепла, скрытый под мантией, под корой, под замерзшими океанами, под одеялом застывшей атмосферы шириной в среднем где-то метров десять-двадцать, рассеивался очень медленно. Правда температура на поверхности в течение веков едва-едва превышала абсолютный нуль.