Мир Терского фронта. Тетралогия
Шрифт:
— Спасибо!
На поезде мне до этого ездить доводилось, а вот на локомотиве я путешествовал в первый раз. Ощущения — ну если не как на судне, то уж как на крупном катере — точно! Солидно басит за стенкой могучий дизель, стучат на стыках метрового диаметра колёса, лязгают сцепки, напор спрессованного скоростью воздуха выбивает слёзы из глаз. Ощущение мощи, массивности и скорости одновременно… Красота! Шагах в десяти впереди, в кабине, я видел водителя… или нет, на «железке» это, кажется, по-другому называется. А, вспомнил — машиниста. Это подумать только, десять, а если учесть, что я стою
Наш состав в это время въехал в небольшую выемку, рассекавшую насыпь заброшенного шоссе, и шум поезда, отразившись от стенок, многократно усилился. Стоять на открытом воздухе стало не очень приятно, и я торопливо пошёл к будке машиниста.
— О, проснулся, гроза лесов и болот! — поприветствовал меня в кабине брат Милослав. — Понравилось путешествие?
— А то! — Настроение у меня было действительно прекрасным. Сыт, выспался, да ещё и ноги не устали — что ещё нужно в дальнем походе? И погода сейчас хорошая, а не мокрый снег при сильном ветре.
— Километров двадцать осталось до точки, считай, через час будем вас высаживать. За безбилетный проезд, так сказать! — и монах рассмеялся. Смех его подхватил машинист, я же сути шутки не понял, видно, юмор у них специфический, железнодорожный.
— А не подскажешь, сколько эта «дура» горючки потребляет? — Я хлопнул ладонью по стенке.
— Я те дам «дура»! — насупившись, вступился за свою технику машинист. — Вот как обидится на тебя, дурака, и встанем посреди поля. Он, — выделил голосом железнодорожник, — аж с восемьдесят восьмого года исправно пашет, «Чех» наш. А ты «дура».
— Извини, не знал. Первый раз на локомотиве еду, но выносливость и сохранность этой технической громады произвели на меня впечатление.
— Во, слова правильные знаешь, а уважению не научили. Не зря говорят, что вы там тёмные все и некультурные, в своих болотах-то.
— Ладно тебе, Борисыч, — успокоил машиниста Милослав. — Следопыт извинился.
Тот ещё немножко пошевелил насупленными бровями, но всё-таки ответил на мой вопрос:
— А кушает наш «Чэ Эм Э Три»[234] немного — грамм сто восемьдесят в час.
— Сколько? — изумился я.
— Ах да, ты ж тёмный. На лошадиную силу. Для тебя, автомобилиста, поясняю: лошадок у нас тут тыща триста пятьдесят, и в час получается чуть больше двухсот килограммов солярки.
От такой расточительности я обалдел:
— Хрена себе!
— Да, накладно для двух машинок выходит, но у нас спецрейс, считай. А так меньше чем с пятью вагонами и не ходим. Ну да ничего, мужики на заводе в Мичуринске второго «Чеха» раскопали, сейчас с местными торгуются, к следующему году надеются к нам на ремонт и восстановление перегнать. У него всего семьсот пятьдесят «кобыл» — всё дешевле будет.
Чувствовалось, что железнодорожник искренне гордится своей могучей машиной, что любит вот так нестись через просторы родной страны, оглашая окрестности громогласными гудками…
— Скажите, а вы не могли бы дать гудок? — с нахальной улыбкой спросил я его. — А то пароходный я слышал, а тепловозный — нет!
Лицо Борисыча озарилось ответной улыбкой:
— А и дадим! Пусть на мосту знают, что едем!
Подкрутив роскошный ус, он потянул за какую-то рукоятку, и окрестности наполнил оглушительный вой, как будто лось, только размером с дом, призывал самку. От неожиданности я присел. И машинист, и монах, заметив мою реакцию, радостно заржали.
— И нечего смеяться, я не ожидал просто, что так громко получится! Милослав, чем издеваться, лучше бы рассказал, какая тут у вас обстановка!
— Да нормальная, какая же ещё, — продолжая смеяться, ответил монах. — Если только за три дня, что мы здесь не были, ничего не поменялось. А ты этих мест вообще не знаешь, что ли?
— Нет, не знаю. Откуда мне знать, я и не бывал в этих краях никогда. И вообще дальше Бронниц в эту сторону не ходил.
— А… — протянул начальник поезда, — ну слушай тогда… С каширскими мы договорились, и теперь ветку к ним ремонтируем, собираемся у них генераторы покупать, а там и по Оке вверх можно двинуть, в Муром там или ещё куда.
— Это вы молодцы! А чем ещё торгуете с ними?
— Торф возим, но мало пока. Они там у себя один энергоблок на станции восстановили, не без нашей помощи. А то в Электрогорске и Шатуре всё на ладан дышит, а электричество, сам понимаешь, всем нужно, а нам — в особенности.
Я покивал, демонстрируя, что понимаю всю глубину проблемы.
— А банды заходят?
— Сюда — нет, им и в Рязани с Тулой добычи хватает, ну и мы не спим.
— А вы что же, в Тулу не катаетесь?
— Катались раньше, но мы из Климовска много чего в своё время забрали, да так и не смогли освоить…
Я сделал себе зарубку в памяти, поскольку в ЦНИИТОЧМАШ[235] мы организовали не меньше чем пять рейдов, вывезли часть оборудования, много запасных частей и готовых «стволов», но явно не всё. А тут раз — и недостающая часть обнаружилась! Этим мне, кстати, посадские и нравятся — открытые (для тех, кого они считают своими, естественно) и честные люди, а что у них в голове тараканы с наперсными крестами ползают, так это сугубо их личное дело, меня нисколько не напрягающее.
За всеми этими шутками, гудками и разговорами мы доехали до Клязьмы. Ажурные фермы моста, точнее — мостов, поскольку их в наличии оказалось целых два, видны были издалека. Борисыч повернул окрашенную красным рукоятку, и поезд начал сбавлять ход.
— Осмотреть путь надо, — пояснил мне брат Милослав. — Вдруг какая железка отвалилась или ещё что. Это у нас правило такое — пока постоянного поста на мосту нет, всегда проверять.
Поезд остановился, и инок вместе с давешним часовым спустился на насыпь. Я последовал за ними. Берега реки густо заросли ивняком, но метров на пятьдесят в каждую сторону от мостов он был вырублен, причём относительно недавно, о чём свидетельствовали не успевшие потемнеть на срезах пеньки. Вода в реке стояла довольно высоко после весеннего паводка, но всё равно не скрывала нескольких остовов грузовиков, заметных ближе к середине реки.