Мир в латах (сборник)
Шрифт:
— Ты слишком торопишься, Кфилонг, — заговорил мужчина могучего сложения. Даже сидя, он на две головы возвышался над всеми остальными, — и ставишь телегу впереди коня. Усадьбу предков можно дарить лишь члену общины. А пришельников община наша доселе не привечала.
— Жизнь нашим дочерям прищельники не спасали, оттого и не привечали мы их, а этот человек спас мою дочь! Теперь он член моего рода! — Кфилонг грохнул по столу своим огромным кулаком и вскочил, его глаза сверкали.
— Сядь, Кфилонг! — требовательно произнес старейшина, открывший собрание, и Кфилонг подчинился. — Нам нужно во всем разобраться.
— Пусть
Роман, путаясь, сбиваясь, понимая, как нелепо и неправдоподобно звучит его рассказ, попытался изложить хотя бы самую суть. Слушали его внимательно и молча. В этих людях чувствовались природное достоинство и сдержанность, они ничем не выдали своего удивления или недоверия невероятным событиям, которые он вынужден был описывать. По мере возможности Роман упрощал ситуации, кое-что пропуская, но в основном передал суть самого главного: знакомство с учителем, специальные тренировки, вербовку на Гридос, схватку с деймом и переход на Ангру.
Умолчал лишь о том, в чем признался одной Элии. О том, что в его сознании рядом живут два человека. Этого он не мог объяснить даже самому себе.
Когда он закончил рассказ, старейшины попросили его выйти и подождать решения. Они совещались не меньше часа. Наконец в дверях показался мрачный Кфилонг. Роман понял, что его дела плохи.
— Жди! — бросил он на ходу, вскакивая на лошадь, и умчался в туче поднятой пыли. Роман вновь остался один. Он сидел на “скамье ожидания” возле дома старейшин и думал о том, что судьба его не балует Видно, ему суждено быть вечным странником. За пределами города могли найтись более гостеприимные общины, вот только Элию он больше не увидит.
В подземных пещерах, в башне стражей ему казалось, что девушка чувствует не только благодарность к нему… Теперь Роман в этом сомневался. Вначале он пытался объяснить ее замкнутость и отчужденность, с момента появления родичей, неизвестными ему правилами поведения, обязательными для женщин общины, однако сейчас он уже так не думал. Ни она сама, ни Кфилонг не обмолвились ни словом о тех древних обрядах, на которые она намекала в подземных штольнях, когда их жизнь висела на волоске.
Все оказалось миражом, пустыми мечтами. Она здесь дома, а он — изгой. Да и кто захочет связывать свою судьбу с человеком после рассказа о стальном шаре?! С человеком, который сам не знает, кто он есть на самом деле. Неопределенность положения, в котором он оказался, лишь усугубляла его мучения. То ему хотелось, не дождавшись решения старейшин и не попрощавшись, уйти из города только для того, чтобы Элия, узнав о его безрассудном поступке, пожалела о своей черствости. То, вопреки всему, хотелось разыскать дом Кфилонга, ворваться туда, объясниться наконец с Элией и покончить с мучительной неопределенностью.
В конце улицы послышался звук копыт. По звонкому перестуку он понял, что всадников двое, а по тому, как вздрогнуло и учащенно забилось сердце, еще издали понял, чей изящный силуэт виднеется над крупом второй лошади… Когда всадники подъехали ближе, он первый раз увидел Элию в ее родной национальной одежде. Раньше он не представлял себе, как может выглядеть такая женщина, как Элия, в седле боевого коня, с обнаженными до бедер ногами, прикрытыми лишь кожаной плетенкой специальных верховых
Элия и в этот раз не произнесла ни слова, только глаза ее сверкнули голубым огнем, и, гордо откинув голову, девушка вошла в дом собраний.
Кфилонг остался с Романом и, устало усмехнувшись, произнес:
— Ей придется сказать им все. Мне они не поверили. Не было еще случая, чтобы наши женщины выбирали себе мужей среди инородцев. Если старейшины признают ее выбор законным, ты будешь участвовать в испытании.
Минуту назад Роман был полон отчаяния, а теперь его сердце готово было выпрыгнуть из груди от радости. Что ему испытание, если все было правдой! Значит, она его любит? Значит, он все-таки не ошибся, и там, в гроте, правдой было каждое ее слово?
Кфилонг, дождавшись, пока Роман вновь обретет способность соображать, продолжил:
— Элии, как и каждой женщине знатного рода, жениха назначает совет старейшин сразу же после рождения. Но потом, когда девушка достигает совершеннолетия, она получает право выбора, и, если он не совпадает с мнением старейшин, назначается испытание.
— Выходит, выбор женщины не может быть полностью свободным?
— Женщина не останется в проигрыше. Она получит в мужья мужчину, который лучше сможет обеспечить ее детей защитой, а дом пищей.
Неожиданно для себя Роман вдруг понял, что не имеет права судить этих людей по законам и правилам, которым до сих пор следовала его жизнь в спокойном и благоустроенном мире. Наконец на крыльце показался все тот же старец с пронзительным взглядом и объявил решение старейшин:
— Твоя дочь представила совету убедительные доказательства силы своего чувства и своего разума. Совет назначает испытание на завтра. Пусть чужой отдохнет. Если он выдержит испытание, никто здесь больше не станет его так называть.
Когда Кфилонг, закончив свои длинные наставления, наконец ушел и Роман остался один, на серебристом небе Ангры появилась уже третья луна.
Ночь полновластно вступала в свои права. Роман лежал один в пустом доме.
За окном мягко бился ветер, ночные жуки размером с летучую мышь время от времени возились на чердаке. Сон не шел к нему в эту серебряную ночь. Он чувствовал, как соки, запахи и звуки чужого мира постепенно входят в него, становятся частью его самого, и от этого он становился неотъемлемой частью нового мира. Роман уже знал, что завтра, как бы ни повернулась к нему судьба, он не сможет уйти отсюда и будет бороться до конца за право обрести свой очаг, свое место под здешним солнцем, которое уже не казалось ему чужим.
Тень, такая же серебряная и легкая, как свет третьей луны, мелькнула за окном. Роман не видел ее, но, почувствовав необъяснимое волнение, поднялся со своего грубого, ложа, укрытого пушистыми шкурами неизвестных ему животных.
Свист и шелест ночных насекомых, едва уловимое движение ветвей неведомых растений манили его, и он не стал противиться зову ночи.
Он услышал звук легких шагов у себя за спиной, и, когда две маленькие руки обвили его шею, он не удивился, не вздрогнул, лишь замер, каждой клеточкой впитывая это нежданное счастье.