Мир в подарок. Трилогия
Шрифт:
Он не хотел оставлять учителя, уже слишком старого для своего одинокого житья. Он, что уж там, порой думал о славе бойца и достатке. Но учитель отказался от этого, и остался лучшим. И учитель хотел видеть его помогающим людям, а не убивающим их во славу школы или ради золота. А еще кто–то должен помогать иным детям, брошенным недобрыми людьми на обочине жизни. Потому он принял дар и все его ограничения. Не жалел об этом, нет. Столько, сколько увидел с тех пор Ками, иные не рассмотрят за десяток жизней. А так видеть мир не сумеют и через сотню. Не встретят подобных друзей и не научатся исцелять от неизлечимого.
Выбор дал ему первую, ученическую, ступень владения пробудившимся даром. Прочее он получил от второго своего учителя, живущего
Потом он начал работать, как все, – спешил туда, где зовут из последних сил в безысходной беде. Такой горькой, что снавь слышит голос их душ издалека и отзывается.
Он лечил и больных слепотой. Однажды, лет шесть назад, пробовал исцелить женщину, от рождения незрячую. Безуспешно: она начала различать свет и тень, но рассудок отказался от непривычного и сознавал зрение, как мучительную и непроходящую боль. Женщина не смогла научиться видеть мир, хотя очень старалась. Ее глаза пришлось усыпить снова. Еще он лечил мальчика, младенца не старше полугода. И все получилось. Ребенок плакал несколько дней, но постепенно дело пошло на лад, год назад Ками видел исцеленного: совершенно здоров и уже подрос, бегает.
Деяна кивнула – ее опыт говорит, что вернуть зрение можно лишь детям до полутора–двух лет. Увы.
Ками чуть помолчал и неуверенно продолжил свои мысли. Если девочка имеет зачатки дара, ее можно попытаться провести через посвящение. Первое даст ей немного, но есть и второе, которое он прошел пять лет назад.
Оно раскрывает дар очень глубоко, позволяет существенно переоценить свои взгляды на жизнь и точнее найти в ней место. Более того, меняет человека внешне, полностью соединяя его с миром и создавая облик, точный и естественный для нового сознания. И он полагает, что если внутренне Миратэйя видит мир, она сумеет открыть глаза. Но сказать, так ли это, способен по–настоящему лишь учитель снавей, древний Рин. Тот, кто чувствует всех Говорящих с миром и кто направил их троих за океан, где гибнут носители дара.
– Значит, раньше шестнадцати, а скорее всего, даже восемнадцати лет, она не сможет стать одной из вас, – кивнула Джами. – Хоть какая–то ясность, спасибо за рассказ.
– И вашего учителя мы едва ли решимся беспокоить иначе, как решив проблемы на том берегу океана, – добавил Тоэль.
– Славная госпожа Криста, все исполнено по вашему слову, – отлип от стены хозяин, терпеливо ждавший там паузы в общей беседе. – Одежда приготовлена, ванны наполнены, я раздобыл восхитительную вытяжку из мыльного корня с ароматом кнэйрских роз, дивные полотенца с мягким ворсом петельками – чудо из чудес. Еще имеются масла для массажа, халаты тонкого мягкого льна с узором, костяные гребни, удобная дорожная одежда и…
– Я учту и халаты, и гребни тоже, – кивнула Джами. – При окончательном расчете и в разговоре со знакомыми. Если мои спутницы будут довольны, само собой. И… более сегодня я вас не задерживаю.
Он удалился, униженно кланяясь и рассыпаясь в извинениях и пожеланиях. Фрисс торопливо встала и, едва кивнув всем, почти бегом заспешила навстречу мечте. Ками уточнил, где двор, и есть ли там полотенца, и тоже ушел. Неугомонная Джами, за день превратившая «клоповник» в приличное заведение, где умеют ценить гостей, решила лично убедиться в качестве ванн. Риэл устало улыбнулся, удивляясь неисчерпаемой энергии девушки, и пожелал остающимся за столом двоим – Тоэлю и старшей снави – спокойной ночи.
Деяна качнула головой, поставила локти на стол, сплела пальцы и поместила на них подбородок. Ее серо–зеленый взгляд, нацеленный на Тоэля, оказался тяжел и задумчив. Женщина спокойно и сосредоточенно искала контакта с его сознанием. Нащупала, и снова качнула головой, словно не вполне охотно соглашаясь с обдуманными ранее идеями.
– Я убеждена теперь, что наш учитель тоже айри, – совсем тихо сказала
– Не скрываю причастности к роду крылатых, – вздохнул Тоэль. – Я – бывший дракон, уже почти семь веков, как разучившийся летать. И пока еще не повзрослевший, ты права.
– Иначе бы знал, что разучиться летать невозможно, – улыбнулась снавь. – Куры от альбатросов отличаются не размахом крыльев. Просто одним надо ловить ветер и обнимать крыльями мир, а другим вполне достаточно ловли червяков и высоты ближайшего плетня для полного счастья.
– Вот я и чувствую себя еще хуже, чем курица, – смущенно кивнул Тоэль.
– Ты, глупый недоросль неполных семисот лет, точно не курица, – рассмеялась она. – Ты стриж. Слишком большие крылья, очень короткие лапки – всегда должен быть в воздухе. Стрижи с плоской поверхности не могут подняться сами и гибнут, однажды угодив на землю. Чтобы взлететь снова, тебе нужна помощь. Я не знаю, как и кто может тебя поднять на крыло. Ты сам разберись, ладно?
– У меня получится?
– Уже получается: ты оказываешься там, где нужен, раз за разом. Вот хотя бы – я была уверена, что князь умирает, а он возмутительно весел и безнадежно крепко здоров. Месяц назад погибал от истощения сил – и физических, и духовных. К тому еще я пролечила у него довольно тяжелую рану с большой потерей крови.
– Как это было?
– Брат Риэла решил поссорить всех и дождаться, пока война сожжет сильных и согнет прочих, – усмехнулась Деяна. – Он все делал тихо и гнусно. Несколько лет выкармливал пиратов, давал деньги для найма новых головорезов и строительства судов. Подстраивал гибель знатных и уважаемых людей и бросал тень подозрения на соседей. Бэнро едва поспевал охранять свои гавани да приглядывать за самыми основными путями купцов вдоль берега. В общем, уже минувшей зимой никто никому на островах не верил и каждый искал вокруг лишь врагов и повод для усобицы. Дополняет картину странная болезнь старшего князя Тайрэ, якобы случайное отравление рыбой, очень тяжелое. По сути, юг островного края остался без присмотра правителя, на что и был расчет. Риэл спас, не побоюсь сказать так, весь Архипелаг. Никого другого они бы и слушать не стали. Он умудрился вернуть в здравое состояние рассудка семнадцать знатных родов из двадцати, твердо стоявших за войну. Это более семи десятков замков, больших и малых. Один, с малой свитой из своих безумных матросов, готовых идти за ним к демонам океана, он просто приезжал или приплывал к каждому и разговаривал. В каменные мешки пяти–семи, а то и десятисаженных стен, под стрелы, нацеленные из всех бойниц. Его принимали по–разному, порой пытались выгонять и даже унижать, потом все же слушали. И признавали правоту. Ему верили на слово – если прошлое забыто, значит, забыто. Если Риэл обещал нечто сделать, это сделано. Род Тайрэ в его лице снова признавали своими правителями и отказывались от участия в страшном и позорном, ведь пираты никому не могут принести пользы. Замок за замком, порт за портом. Его предки от начала памяти правят на Таире, но и соседний Кимиз, и мелкие острова – их исконные вассалы, а Мрайс разобщен внутренним раздором и никого не слушает. Его выслушали и там.
– Архипелаг фактически надвое поделен между Бэнро и Тайрэ, я знаю, – кивнул Тоэль, медленно приходя в себя после странного разговора о птицах, когда он твердо осознал: женщина напротив в десять с лишним раз младше его и во столько же раз мудрее, – бывает, оказывается, и так.
– И наконец наступил жуткий час, когда тайное вскрылось, перед рассветом к гаваням подошли пираты и сторонники его брата, не сумевшего заполучить всю власть. И решившего для начала взять под контроль юг, вернуть себе поддержку былых сторонников войны, а уж затем приняться за Бэнро не таясь. Пожар войны разгорелся в полную силу. Мы вмешались поздно, я в этом себя часто корю. Должна была почуять беду раньше.