Мир Вечного Полдня. Экспансия. (Тетралогия)
Шрифт:
Ромка каким-то образом, соединив усилия с Микралом, выдернули Изыльметьева, вернее, то, что должно было им оказаться, наружу из распоротого мешка… Рост еще раз двадцать ударил в то место, где на снегу шевелилось нечто, похожее одновременно на кучу легкого тряпья и на тающую медузу. Теперь-то он отчетливо понимал, почему боноков так называли.
– Быстро мы с ним расправились, – сказал Израилев. – Любо-дорого… – Его зубы еще были ощерены, как у зверя. Он боялся, но не хотел этого показать.
Сбоку, всего в шаге, Лада склонилась над Изыльметьевым.
Ромка поднял голову, вытирая руки снегом, который черпал почти до локтей.
– Пап, ты посмотри…
Ростик посмотрел, ничего не увидел.
– Ты же ему, считай, полголовы снес, наверное, первым же ударом… Потому и быстро. – Ромка повернулся к Израилеву, который дышал, как конь, выбрасывая фонтаны пара в морозный воздух. Потом он еще раз зачерпнул снег, оценил, как Рост чистит свой палаш о сугроб, и посоветовал: – Пап, сними полушубок и как следует промой, этот их желудочный секрет – страшная штука, считай, всю органику проедает, как кислота. Дойдет до руки, плохо придется.
– Откуда ты все знаешь? – уже с усмешкой, слегка покровительственно спросил Израилев.
– Он же биологом был, – пояснил Ростик, тоже отходя от запала борьбы. – Хотя и недоучился.
Сзади в лагере уже творилось что-то невообразимое, как во время первых, еще не очень сильных нападений боноков, когда они не умели быстро справляться с паникой… Хотя нет, что-то более скверное, общее, словно стоянку атаковали сразу со всех сторон, даже волы ревели, как сирены, а пурпурные, которые предпочитали не смешиваться, на этот раз сбивались в кучу, одну общую толпу, не различая ни каст, ни прочих различий.
– У него все лицо обожжено, – подняла голову Лада. – Глаза бы спасти… На щеках и на лбу шрамы, кажется, останутся. – Она вздохнула и поднялась на ноги, вот только Микрал все равно ее от себя не отпускал. – Я такое уже видела… Правда, у пурпурных.
– Это, считай, первое нападение на людей, да? – спросил Израилев, хотя сам отлично знал ответ.
– Вот что, пока бросаем ремонт и несем Серого на госпитальную повозку, – решил Рост. – Только держаться надо рядом, как можно плотнее.
– Это понятно, – буркнул Израилев, ловко расстилая куртку Изыльметьева и укладывая с помощью Лады его на эти носилки.
Они подхватили, понесли, хотя Рост думал, что лучше бы его нес один бакумур, уж очень незащищенными выглядели спины ребят, когда они топали такой вот растопыренной толпой, чтобы каждому достался уголок, за который можно было бы нести Изыльметьева.
Теперь Микрал определенно нависал над Ростом, но тому это было почти незаметно. Он пытался определить, почему Серый не приходит в себя. То, что обожжен, как Ромка сказал, желудочным секретом медузы, это понятно. Но почему всего за несколько мгновений, пока они его вырубали из тела прозрачного прыгуна, он так основательно отключился?
Внезапно он все понял. Скомандовал:
– Нет, ребята, несем его в мою палатку.
– Зачем? – не понял Ромка.
– Там рация.
До командирской повозки они дотопали нормально. У нее с какими-то импровизированными протазанами, больше похожими на косы, стояли четыре бакумура. Они жались друг к другу, как испуганные псы, и никуда бежать, помогая отбивать нападение медуз, не собирались. Рост снова скомандовал:
– Возьмите двоих из этих охранников, несите Изыльметьева дальше, пусть его там как следует обиходят, когда он сможет говорить, известите, я хотел бы его расспросить.
– Он теперь не скоро сможет говорить, – подсказала Лада.
– Лада, на всякий случай останься со мной, ты с рацией лучше всех работаешь, – приказал Рост. Чего греха таить, он и сам боялся теперь оставаться в одиночестве, даже удивительно было, как до сих пор разгуливал без опаски. – Только держись как можно ближе.
Жестом приказав двоим бакумурским охранникам следовать за собой, они вошли в палатку. Тут все было, как обычно, даже Василиса возилась у огня над двумя котелками, словно ничего с Изыльметьевым и не произошло, словно ничего не происходило со всем караваном. Будто она оглохла. Лишь подойдя к ней, Рост заметил, что у нее дрожат губы, оказывается, она тоже боялась.
Лада довольно быстро отыскала в углу, за мешками с топливом, армейскую рацию с динамомашинкой, выставила все устройство на стол. Рост сел, Лада угнездилась почти ему на колени, рядом с обоими волосатиками с заметным облегчением устроилась и Василиса. Оба бакумура переглянулись, один остался у плеча пурпурной, а другой прислонился к Ростику, возвышаясь так, что едва не загородил весь свет. Теперь стал отчетливо ощущаться его запах от свалявшейся шерсти, ставшей за зиму длинной, как у таежного волка.
Покрутив динамку, Лада поднесла наушник к виску и прижала ларинг к шее.
– Все, кто слышит меня, прием.
Треск, обычное шипение, обычный фон пустой, не наполненной человеческой речью аппаратуры. Ростик взял другой наушник.
– Говорит караван Гринева, прошу отозваться, если в зоне слышимости, прием.
И вдруг вполне отчетливо донеслось, хотя приходилось напрягать слух, чтобы разобрать слова:
– Это Бабурин, слышу вас хорошо. Даже не надеялся, что тут такая связь. Прием.
Лада тут же передала ларингофон Росту, тот поерзал им по шее, ощущая, как борода мешает точно определить место голосовых связок.
– Костя, ты где? Что поделываешь? Прием.
– Часа два, как отбомбились по твоему квадрату. Топлива очень мало, потому что несли полную нагрузку, поэтому заглянуть не могу, уж извини. Прием.
– Это первая бомбежка, прием?
– Нет, мы выпросили у начальства три грузовика. Один про запас… Так что сумели уложиться в одну ходку. Весь тобой отмеченный овал завалили, хотя я и не понимаю, зачем?