Мир-Земле (сборник)
Шрифт:
И вместе со вспышкой вдохновения возникло полумистическое ощущение, что он избран, что он — носитель огромной важной идеи. Ему приходилось читать о подобном явлении психики, часто сопровождающем всплески новых идей, но со временем ощущение прошло, затертое социальными и профессиональными соображениями. Как неизвестный поэт, создавший одно-единственное неповторимое произведение, как забытый художник, написавший одно-единственное бессмертное полотно, так и Лукас Хачмен, почти никому не известный математик, мог теперь оставить незабываемую веху в истории. Если только он осмелится…
Прошедший год не был годом ровных
Последние сомнения рассеялись. Математические расчеты были закончены, и Хачмен только сейчас осознают, что не желает иметь со своим творением ничего общего.
Мысли путались, перебивая друг друга… "Шесть дюжин стрел со ста ярдов — общий счет 402… Нейтронный резонатор является абсолютным средством обороны… Это твой самый высокий счет для ста ярдов… Но в ядерной войне абсолютное средство обороны может стать абсолютным оружием… Продолжай в том же духе и ты доберешься до тысячи… Если я хотя бы заикнусь об этом в министерстве обороны, никто никогда меня больше не увидит, меня поместят в одно из тех тайных заведений в самой глубине страны… Ты уже давно мечтал о таком результате, четыре года или даже больше… А Викки? Что будет с ней?. Она же с ума сойдет. И Дэвид?.. Теперь надо взять колчан, перейти на отметку восемьдесят ярдов, сохраняя полное спокойствие, и… В конце концов, существует баланс в ядерном вооружении. Кто имеет право нарушать его? Может, войны не будет? Сколько лет прошло после второй мировой войны, и ничего. От напалма японцев погибло не меньше, чем в Хиросиме и Нагасаки… Надо перевести прицел на восемьдесят ярдов, взять стрелу, левый локоть в сторону, легко натянуть тетиву, коснуться ее губами, прицел на желтый круг, держать, держать…"
— Ты почему не на работе, Лукас? — голос Викки раздался совсем рядом.
Хачмен проводил взглядом уходящую в сторону стрелу. Стрела воткнулась в мишень почти у самого края.
— Я не слышал, как ты подошла, — как можно спокойнее произнес он, оборачиваясь к жене, и, взглянув на нее, сразу понял, что она напугала его нарочно. Светло-карие глаза мгновенно ответили на его взгляд. Враждебно. "О господи!.."
— Зачем ты подкрадывалась? Ты испортила мне выстрел.
Она пожала плечами, при этом ясно, как на картинах да Винчи, проступили под золотистой кожей широкие ключицы.
— Ты можешь играть в лучника хоть целый вечер.
— Сколько раз тебе говорить, это не игра.
Старый трюк… Хачмен одернул себя и продолжал уже спокойнее:
— Чего ты хочешь, Викки?
— Я хочу знать, почему ты не на работе вторую половину дня? — Викки скользнула критическим взглядом по своим загорелым рукам. Летний загар уже начал сходить, но и сейчас еще был темнее, чем янтарного цвета платье с короткими рукавами. В лице — скрытая тревога, которую иногда можно заметить у красивых женщин при виде своего отражения в зеркале. — Я полагаю, мне можно это знать?
— Не хотелось работать.
— Очень мило, — словно дым, пролетевший на фоне солнца, на гладком лице Викки мелькнуло неодобрение. — Хотела бы я, чтобы можно было бросать работу, когда захочется!
— По-моему, ты в лучшем положении: ты даже не начинаешь работать, пока не захочется.
— Хм! Ты ел?
— Я не голоден. Если ты не возражаешь, я закончу стрельбу.
Хачмену отчаянно хотелось, чтобы Викки оставила его в покое. Несмотря на пущенную мимо стрелу, он еще мог набрать за тысячу очков, если только отключиться от всего мира и к каждой стреле относиться так, словно она последняя. Воздух стоял неподвижно, солнце ровно освещало раскрашенную кругами мишень. Хачмен чувствовал, что следующая стрела попадет точно в центр. Если только его оставят в покое…
— Ну-ну. Опять в транс впадаешь? С кем это, интересно, ты себя воображаешь? С Тришей Гарланд?
— Триша Гарланд? — Красная змейка раздражения уже разворачивала свои кольца в его мозгу. — Черт! Это еще кто такая?
— Как будто ты не знаешь!
— Не имею чести знать эту даму…
— Даму! Надо же такое сказать!.. Назвать дамой эту… Эту постельную грелку, которая ни одной ноты спеть правильно не может, а уж настоящую даму не узнает, даже если ее перед собой увидит.
Хачмен замер с полураскрытым ртом: жена явно имела в виду вчерашнюю телевизионную певичку. Затем его на мгновение захлестнула ярость. "Ненормальная, — мысленно произнес он. — Ты настолько ненормальна, что даже стоять рядом с тобой…"
— Последнее, чего бы я хотел, — сказал он вслух, изо всех сил сохраняя спокойствие, — это чтобы кто-нибудь пел, пока я стреляю.
— Ага, значит, ты знаешь, о ком я говорю! — восторжествовала Викки. — Почему ты тогда делаешь вид, что ее не знаешь?
— Викки! — Хачмен повернулся к ней спиной. — Будь добра, прикрой, пожалуйста, крышкой эту помойку, которую ты называешь своей головой, и выпусти пар где-нибудь в другом месте, пока я…
Он взял стрелу, натянул тетиву и прицелился. Дрожащие в нагретом воздухе концентрические круги казались теперь очень далеко. Он выстрелил, и еще до того, как лук зазвенел недовольно и негармонично, понял, что дернул тетиву слишком резко вместо того, чтобы плавно ее отпустить. Стрела прошла высоко и пролетела над мишенью. Хачмен выругался, но это не помогло разрядить напряжение, и он стал снимать снаряжение, нервно выдергивая ремешки застежек.
— Извини, дорогой, — Викки произнесла это извиняющимся тоном, как маленький ребенок, подошла со спины и обняла его. — Я не виновата, что так тебя ревную.
— Ревнуешь! — Хачмен истерически хохотнул, чувствуя, что на самом деле близок к слезам. — Если бы ты застала меня целующим другую женщину и тебе это не понравилось, тогда это называлось бы ревностью. А то, что ты выдумываешь про людей, которых показывают по ящику, мучаешь себя и вымещаешь это на мне — это… это черт знает что!
— Я тебя так люблю, что не хочу, чтобы ты даже замечал других женщин. — Рука Викки скользнула от пояса ниже, и в то же мгновение Хачмен почувствовал, как она прижалась грудями к его пояснице и ткнулась головой ему между лопатками. — Дэвид еще не пришел из школы…