Шрифт:
Данила Врангель. Мираж желаний
Никогда не знаешь, что будет в следующую секунду.
Машина остановилась. Стайка девушек на углу улицы смотрели зазывно, как турецкие рыночные продавцы. Одна подошла и спросила:
— Джентльмен желает отдохнуть?
— Да, — неожиданно для владельца «Ломбардини» произнёс его голос.
Она оказалась девчушкой
Отдыхали не в машине, и не в гостиничном номере, а на набережной моря в открытом баре. Мягко шелестела морская волна. Вдали, метрах в трехстах, плыла изгибающейся дугой пара дельфинов. Шла неторопливая беседа, не совсем привычная для уличной проститутки во время сеанса своей работы.
—Ты не хотела бы вот так, на всю жизнь? Как эта пара, — спросил он, откинувшись в плетеном кресле и рассматривая ее сквозь призму мужского восприятия юного женского совершенства.
— А ты? — вопросом ответила она, рассматривая клиента взглядом гламурной кошки.
— Я? Не знаю. Наверное, хотел бы. Но так не бывает, по–моему.
— Не бывает? Почему? Я иногда думаю об этом. Про жизнь вдвоём навсегда. — Закурила длинную сигарету и безмятежно продолжала смотреть в глаза. — Наверное, это хорошо. Говорят, некоторые птицы всю жизнь в одной паре.
— Возможно.
Дельфины медленно исчезали в лучах заходящего солнца. Море застыло чашей безмолвия.
Он продолжил:
— Ты говорила про одиночество. Вообще, это единственное имеющее смысл состояние человека. Когда нет никого, есть все. Ты понимаешь это?
Она ответила:
— Не совсем. Как — все? Как я сейчас у тебя?
— Да нет, не так. Когда ты один, совершенно один, мир становится частью тебя. Ты становишься миром. Это происходит не сразу. Но происходит. С теми, кто способен на одиночество. С теми, кому не нужна стая. Стая это пустота.
Она помолчала, разглядывая замершую легкую волну. Тихо проговорила:
— Наверное, ты прав. Я в стае. — Слегка нахмурилась и тенью скользнула по его взгляду. — Это пройдет? Я привыкну?
— Да нет, вообще-то к этому не привыкают. Начинают тихо сходить с ума, или пить, или принимать транквилизаторы, или всё вместе. Ты же уже не выносишь секса с мужчинами. Я прав?
Она тихо ответила:
— Да. Это ощущение появилось уже через несколько месяцев этой моей работы.
Опустошенно посмотрела ему в глаза. Еле слышно проговорила:
— Спасибо тебе. Спасибо тебе, что ничего не требуешь.
— Я у тебя прошу самое ценное, что есть у человека, но ты этого еще не понимаешь. Я у тебя прошу общения. Простого, бессмысленного общения. И все.
— Самое ценное, что есть у человека — это свобода.
— Нет, не совсем, и не для всех. Свобода очень тяжела. О ней говорят те, кто не представляет, что это такое. Одиночество, вот это и есть свобода. Но такая, то есть настоящая, свобода подходит далеко не всем.
Помолчал. Добавил:
— Это мало кто понимает. Свобода мираж, постоянно горящий своими огнями на горизонте. Свобода это путь к горизонту, путь к огню, которого нет. Поэтому, не стоит без особой причины, лететь на маяк, чтобы сгореть, как бабочка.
— Ты горел как бабочка? Или кто-то из твоих друзей?
Он мрачно ответил:
— Да. И не один раз. И не один из моих знакомых. Друзей у меня нет. Единственный настоящий друг человека — это он сам. Никогда не забывай об этом, какие сладкие вещи ты бы не выслушивала.
Солнце приближалось к горизонту, размеренно падая в ночь. Дельфины стали едва видны, исчезая в мареве вечерней дымки морской глади, утопая в сумерках июльского вечера.
— Не желаете газетку? — спросил подошедший паренек в линялой футболке и косичкой, перетянутой зеленой резинкой.
— Что за газета? — спросил владелец «Ламбардини»?
— «Сумерки Европы», свежий, экстренный вечерний выпуск.
— Да? А почему экстренный? — спросил мужчина.
— Вы что? — удивленно вопросом ответил паренек. — Не в курсе? Израиль напал на Иран.
— Да что вы говорите! — проговорила девушка. — У меня в Израиле брат!
— А у меня в Иране мать и отец, — мрачно ответил продавец газеты. Сразу привлек внимание не сильно заметный акцент и восточная внешность распространителя. — Берете?
— Конечно, — ответил мужчина и купил «Сумерки Европы». На первой полосе крупным шрифтом было набрано: «Иранские С–300 проданные Россией уничтожили первый эшелон израильских F–35».