Миражи, мечты и реальность

Салагаева Людмила

Рука в руке ползём мы с бабушкой по шевелящемуся склону. Тепло в доме всецело зависит от нашей удачной "охоты". Гора в сизоватом дрожащем мареве, в недрах тлеет уголь, воспламенившийся от удара, повсюду угрожающие красные пещерки адской кочегарки. Гарь ест глаза, першит в горле, из-под ног то и дело срываются камни и с грохотом летят вниз. А ты лезешь и зорко высматриваешь чёрные, блестящие. Больше всего их в новой порции, выплюнутой чугунным чудищем. Надо всё время быть настороже, чтобы летящие снаряды не

сбили тебя, уклоняться, отскакивать…

До прихода новой вагонетки – передышка, тут уж не зевай – ищи. Нам везёт, угля попадается много, и он крупный. Бабушка Арина, раскрасневшаяся от жара и наскоков опасности, крепко берет меня за руку:

– Ты молодец, страх поборола, бабушке помогла.

На верху горы воздух сладкий, небо близко. Вот бы оторваться и полететь! В свой вросший в землю домишко, мы возвращаемся победителями. Чумазые, часто с небольшими ожогами на руках и коленках, с опалёнными волосами, ресницами мы несём полные вёдра добычи: бабушка – большое, я – маленькое.

Чёрно-белая фотография семилетней девочки являет удивление и протест. Это выражение запечатлелось навсегда и было заметно в семнадцатилетнем, двадцатипятилетнем – и даже в сорокалетнем возрасте. Я не могла принять мрачный мир непонятных вещей и упорно надеялась вернуться Домой.

Неужели и вправду бывают ошибки?

* * *

Как бы там ни было, я жила и осваивалась с новыми реалиями. Трудности роста преследовали меня, но давали шанс на продолжение жизни. В три года я победила воспаление лёгких, а мой братик ушёл на небеса, несмотря на все старания бабушки Арины.

В ту ночь, на столе, покрытым лоскутным одеялом, мы с братом лежали завёрнутые в тёплые старые шали, как две личинки, ждущие развязки. Тусклая лампочка на длинном шнуре слегка колебалась, наподобие маятника, от горестных вздохов – претворяя рисунок борьбы со смертью.

Всю ночь ворожея творила молитвы над чашей с водой, но к утру, обессиленная, тихо и виновато сказала матери:

– Не жилец Сашенька.

Я видела усталые лица, их немую просьбу о помощи, видела, как из братика ушла жизнь, – он стал чужой.

И тут последовало событие, прервавшее плач двух женщин. В открытую форточку со стороны улицы просунулся железный прут с крючком и сдёрнул платье, висевшее на гвозде возле окна. Это платье было единственной одеждой, в которой мать ходила на работу. И теперь оно исчезало на глазах. Послышался восклик и шум шагов убегающего человека.

Женщины замерли. Когда бабушка опамятовалась, сказала, перекрестившись:

– Он, бедный, порезался о стекло и сильно поранился, вся рама в крови. Мама перевела взгляд на неживое тельце и громко разрыдалась.

…Мой паровоз, пыхтя, миновал злополучную станцию. Во мне промелькнула кратковременная радость жизни и перешла в сон, спрятавший меня глубоко-глубоко в центре Острова. Вокруг невообразимо далеко простиралась гладь абсолютно спокойных вод.

* * *

Вместе с раскрывшимся цветком выздоровление стало началом моей личной коллекции тайного, которую я хранила и умножала, но никому не говорила о ней до сегодняшнего дня. Уже тогда, в совсем раннем детстве, впервые после смерти братика, меня интересовало, в чём тайна жизни, и кто ею распоряжается.

Как и все маленькие дети, я была очень любопытна… Неведомое сотрясало меня. Нетерпение получить ответы немедленно заставляло включаться в разгадывание секретов. Ждать не было мочи. Вся неуёмная энергия и жгучий интерес так подогревал исследовательский дух, что подглядывание, подслушивание стало самым обычным делом. Иногда приводило к курьёзным случаям.

В нашем огородике среди двух старых берёз с вороньими гнёздами наверху, стоял чёрный сруб колодца, с воротом и деревянным ведром, вроде глубокого корыта. Все соседи брали из него воду. Однажды я взялась проверить колодец, узнать, что таит его тёмное нутро со скользкими брёвнами сруба.

Мне захотелось спуститься немножко пониже, чтобы изнутри посмотреть на небо. В вроте была затычка, которой можно было регулировать длину верёвки. В свои четыре года я уже освоила это. Спустив её примерно на мой рост, я закрепила штырь и спрыгнула в деревянное корыто. Видимо не туго вставленный, он сорвался. Я мигом очутилась на дне колодца. Бадья погрузилась в холодную воду и остановилась на твёрдом. Наревевшись и отдышавшись, я вычерпала привязанным ковшиком воду, и принялась соображать, как выбраться из заточения. Ничего не придумав, решила ждать первого, кто придёт к колодцу.

Становилось невыносимо холодно и страшно, а когда я увидела, как извиваясь и ловко обходя осклизлости, прямо на меня спускается метровый уж, страшно испугалась. Вообще-то я его назвала змеёй, ужей ещё видеть не приходилось. Страх заставил меня кричать так громко, что я скоро охрипла. Подумала – может быть змеи вообще не слышат. Блестящее животное приникло к воде, а потом извиваясь залезло в корыто и улеглось у моих ног. Казалось, я сейчас умру, меня не станет, но круглая верёвка, в которую превратился уж, не двигалась, словно он застыл.

Успокоилась и я, только дрожала мелкой дрожью. Страха было сколько угодно: глубокий колодец, холод, змея, а я всё ещё живу. И тогда я решила: наверно буду жить, если до сих пор не умерла. Только от змеи отодвинулась и сжалась на всякий случай.

Теперь мне лишь оставалось смотреть на небо, по которому проплывали пышные облака, похожие на замки с садами из белого мороженого. Пока наконец, знакомый бабушкин голос не произнёс угрозу, приберегаемую на крайний случай:

– Выдеру как сидорову козу.