Мирон сын Мирона
Шрифт:
Она и не ошиблась, с балкона видно было горящие окна башни на шестом этаже. В этой комнате часто работал отец, когда ещё был жив, когда болезнь позволяла.
Аэлла проскользнула по винтовой лестнице вверх, никого не слушая, не встречая на пути, и от волнения сердце, казалось, разрывало грудь, платье вдруг стало тесным. Всё время чудилось, что кто-то идёт то впереди, то сзади. Наконец, знакомая дверь, толкнулась и вошла тенью.
Мирон сидел за столом, перебирая какие-то бумаги, слуг рядом не было, поднял голову и посмотрел более чем удивлённо.
—
Аэлла подошла решительно, борясь со сбитым от быстрого шага и волнения дыханием, мягко бросила яблоко на стол, и оно покатилось прямо по бумагам Мирону в руки.
— Вы издеваетесь надо мной?
— Почему? — он поймал яблоко и положил на стол веточкой вверх, чтоб не укатилось. Глядел снизу, и свет горящих свечей играл бликами на его смуглом лице, делал ещё более яркими и тёмными глаза, брови, волосы, прядями спадающие на лоб. — Мне показалось, вы любите яблоки…
— Из ваших рук? — голос её был резким, не терпящим возражений.
— Я же ел — из ваших…
Она скривила губы презрительно. В голове стучало с каждым ударом сердца голосом отца: “Не разговаривай с ним… Не разговаривай… Пришла убивать — убивай!.. Потом не сможешь…”
— Вы будто смеётесь надо мной. Прислали яблоки, будто это может утешить меня, заменить мне отца… Смешно! — она дёрнулась вперёд, стискивая кулаки.
— Никто не собирался заменять вам отца… — он был поразительно спокоен, смотрел снизу, видел её всю от блестящих шпилек до туфель.
— Вы убили моего отца!
— Не я лично! — он поднялся из-за стола и стоял теперь против неё, на вытянутую руку. — Это сделали мои люди… Шёл бой, идёт война, и князь принимал в ней участие. К чему искать виноватых? — он повысил тон голоса.
— У меня больше нет отца! — она закричала ему в лицо и не смогла удержать слёз, пальцы стискивали рукоять ножа, теряясь в складках бархата.
— Что толку, что он есть у меня? Никакой разницы, что он есть, что нету… — он шагнул вперёд, ближе, собираясь взять за плечи, смотрел в глаза с болью, с трогательной жалостью. И она убила в Аэлле последнюю решимость.
— Не прикасайтесь ко мне! — быстро отошла назад, разжимая пальцы, и нож выпал, воткнулся лезвием в деревянный пол, качнулся, разбрызгивая капли света. Идвар глядел на него удивлённо, подняв голову, посмотрел ей в лицо. Княжна резко тряхнула головой влево-вправо, сбрасывая со скул слёзы слабости.
Она не смогла! Не смогла убить его!
— Вы пришли… пришли убить меня?
Она покачала головой, не сводя огромных глаз, будто искала подходящие слова, но не нашла, резко развернулась и бросилась вон. Идвар постоял немного, наклонившись, сел на корточки и вырвал из пола нож, выпрямился и бросил на стол. Секунда, и он метнулся к двери, вылетел в коридор и замер, прислушиваясь. Она не могла уйти так быстро, а каблуков на лестнице не слышно. Идвар медленно пошёл по коридору. За углом, у самой лестницы княжна стояла, прижавшись спиной к стене, тяжело дышала, как от боли или страха. Заметив его, бросила
— Не подходите ко мне!
Но Идвар не слушал. Бежать она не могла, слабость охватила её вдруг — с места не сойти! Упадёт без сознания. А он всё равно находил, глядя в лицо решительно, без той жалости, что была в его глазах вот, только что. Они одни здесь, охраны не видно, да и остановит ли она его? Даже крикнуть сил не хватит, всё ушло куда-то вместе с решимостью.
Она не смогла убить его… Даже за отца — не смогла…
Съехала по стене вниз от слабости, но Мирон поймал, не дал упасть, обхватил за талию, утопая пальцами в бархате, заговорил в лицо:
— Что с вами? Вам плохо? Врача вызвать? — она попыталась оттолкнуть его от себя. — Вы не беременны?
— Что? Вы с ума сошли? — зло шепнула ему в лицо. — Я два дня не ела ничего…
— У меня есть хлеб и холодное мясо…
Она отвернулась, чувствуя, как подкатывает тошнота. Идвар подхватил её на руки, а Аэлла сверкнула глазами.
— Отпустите…
— Вы сразу же упадёте…
— Пусть…
— Будете лежать на полу не как княжна, а как… — он замолчал и многозначительно приподнял тёмные брови. Вернулся в комнату и положил Аэллу в кресло. Она тут же опасливо отстранилась, как от чего-то страшного.
— Зачем?.. Что вы хотите от меня?..
— Я? — он удивился, вернулся к ней, протягивая кусок чёрного хлеба с мясом. — Берите… — он, будто приказывал, и она подчинилась, взяла.
— Вы это едите? — посмотрела на хлеб и мясо в руке.
— Ну, может быть, это и не королевская еда, да и я не король… Вы ешьте, потом будете разговаривать.
Она откусила от бутерброда, стала жевать, а сама глядела прямо на Мирона. Тот тоже бросил в рот кусочек хлеба, жевал неторопливо, собирая бумаги на столе.
— Вы, в самом деле, пришли убить меня? — он обернулся и посмотрел ей в лицо.
— Да… — она смотрела в сторону.
— Почему же не убили?
— Не знаю…
— Вас бы казнили.
— Мне всё равно, вы так и так это сделаете, — она скривила губы решительно.
— А вашему отцу, брату тоже было бы всё равно?
— Какое вам дело? — резко отрезала и стала демонстративно стряхивать крошки хлеба с бархата платья.
— Вино будете? — предложил он вдруг, и, не дожидаясь ответа, налил два кубка. Подошёл к ней, подтянул носком сапога табурет с тремя ножками, сел, один кубок протянул ей.
Аэлла взяла и отхлебнула глоток, тут же закашлялась, ударяя раскрытой ладонью по ручке кресла. Отдышалась.
— Оно неразбавленное…
— Такого не пили? — он удивился. Она отрицательно покачала головой. Мирон поднялся, поставив свой кубок на подлокотник кресла Аэллы, ушёл к столу. Она перевела глаза на его кубок, и он показался ей каким-то родным, близким. От съеденного вернулись силы, а от глотка крепкого вина горячее тепло разливалось по груди, в животе, и та опаска Мирона пропала куда-то. Что это? Вино и еда так опьяняюще действуют на неё?