Мировая жила

Парсиев Дмитрий

– Я опять не понимаю, - сокрушенно пожаловался Андрей.

– Я подскажу. Когда ты вышел из «прачки», то задал мне вопрос… - в ожидании Копьеносец приподнял бровь.

– Я спросил, ждал ли ты меня, - припомнил Андрей, - Ты ответил, что не ждал, потому что я вошел и сразу вышел. Но я все равно не понимаю. Все эти игры со временем выше моего понимания.

–

Неважно. Ты успел побыть Васей, а теперь ты снова Андрей. Это будет для тебя неожиданностью, - и опять Андрей не успел сообразить, как своими крыльями, пусть даже и довольно большими, Копьеносец умудрился заслонить весь мир.

И он опять оказался во тьме и успел подумать, что на этот раз насовсем. Успел почувствовать, как распадается сознание, как размывается пространство и время, утекает память и окончательно растворяется в бесконечности то, что он привык называть своим «Я». Наконец, не осталось ничего, не осталось даже тьмы, так как не осталось того, кто способен эту тьму наблюдать.

***

Андрея привела в чувство резкая жгучая боль. Он затряс рефлекторно кистью. Оказалось, сигарета, зажатая между пальцами, дотлела до фильтра и обожгла кожу. Андрей сунул руку в снег. Боль от ожога не унялась, а руку заломило еще и от холода. «Зараза, - подумал он, - Не заметил, как прогорела… черт, да я же уснул… эх, ма, так я мог ведь и не проснуться». Будто соглашаясь с Андреем, тоскливый зимний березовый лес качнул черными голыми верхушками под порывом злого декабрьского ветра.

В левой руке Андрей по-прежнему держал металлическую кружку с недопитой холодной водкой. Он не задумываясь выплеснул ее в угли, почти прогоревший костер ожил, пыхнул синими химическими языками пламени. «Нет уж, хорош бухать», - Андрей содрогнулся от мысли, что мог замерзнуть здесь насмерть и безжалостно вылил в огонь остаток водки из бутылки.

Достал из кармана мобилу и засветил: «ого, первый час ночи… уже восемнадцатое декабря». По краю сознания легкой тенью скользнула мысль, что с этой датой связана какая-то загадка. Что будто бы для многих людей помнивших семнадцатое число, восемнадцатое оставалось

недостижимой тайной. Но Андрей не усмотрел ничего таинственного в том, за семнадцатым декабря наступило восемнадцатое. Это слишком привычно, это само собой разумеющееся положение вещей…

Он убрал мобильник в карман, побросал в старый рюкзачок: пустую бутылку, кружку, пустую банку из-под рыбных консервов, - все пустое и легкое. Накидал ногами снега на догорающие угли и пошел в обратный путь по собственным следам. Выйдя из леса на заснеженный пруд, почувствовал, как сильно похолодало. В морозец под минус двадцать пять да с ветром слезу только так на раз вышибает. Андрей подмотал на горле потуже шарф и прибавил ходу.

Он, кончено, здорово сглупил. Нечего было переться в лес пьяным в такой холод на ночь глядя. И все же какое-то новое чувство заставляло его ощущать душевную легкость и подъем. Будто он обрел что-то важное, чего был лишен раньше. Андрей прислушался к себе и вдруг понял… он обрел НАДЕЖДУ! «Как же я раньше-то без нее жил… и ведь жил… и многие так живут».

Андрей покачал головой не в силах поверить, что вот притерпелся как-то, переползал из одного дня в другой столько лет в тоске и беспросветности. Жил, будто назначенный срок отбывал. Жил и на что не надеялся! А ведь надежда, - это так просто, это же так естественно… губы сами собой растянулись в легкой немного грустной улыбке. Он шел по пустынному заснеженному морозному пруду. На черном звездном небе за его спиной торчала одиноким чужеродным светильником полная луна.

Эта фонарная неприлично крупная луна подсвечивала одно единственное облако, перистое и невесомое. Если задействовать воображение, можно было легко разглядеть в его очертаниях фигуру крылатого ангела с воздетым вверх копьем. Но Андрей спешил и шел, не оглядываясь, он не видел, что над левым плечом его светит луна, а над правым реет похожее на ангела облако, ну, или похожий на облако ангел…

Конец