Миры Айзека Азимова. Книга 2
Шрифт:
— Их могло навести на след инвалидное кресло. Тебе ведь пришлось покупать и мотор, и другие детали.
— Да не начинай ты снова, Лоа. Я тысячу раз объяснял, что покупал только стандартное кухонное оборудование. И какой смысл Братству посылать сюда тайного агента? Думаешь, они стали бы так изощряться из-за несчастного старого инвалида, как будто не могут прийти днем с ордером на обыск? Подумай сама.
— Ну, тогда, Арбин, — вдруг загорелась Лоа, — если ты правда так думаешь, а я надеюсь, что да, тогда он чужак. Не может он быть землянином.
— То
— Не знаю! Вдруг он совершил преступление там, у себя? А что? — ухватилась Лоа за свою идею. — Все сходится. Где ему скрываться, как не на Земле? Кто его тут будет искать?
— Это в том случае, если он вправду чужак. Чем ты это докажешь?
— Языка-то он не знает! Ты ведь не станешь отрицать, что ни слова не понял из того, что он говорит? Значит, он откуда-то с задворок Галактики, где говорят на своем диалекте. Я слышала, жителям Фомальгаута приходится заново учить язык, чтобы объясниться при дворе императора на Тренторе. Ты не видишь разве, что из этого следует? Если он иномирец, значит не зарегистрирован в Комитете Переписи Населения и регистрироваться ему там совсем ни к чему. Можем оставить его на ферме, пусть работает вместо отца, и нас опять будет трое, а не двое — впереди ведь новый сезон, а норму надо выполнять. Может помочь нам прямо сейчас, с уборкой.
И Лоа выжидающе уставилась на мужа, который пораздумав сказал:
— Ложись-ка спать, Лоа. Утро вечера мудренее.
Шепот прекратился, свет погас, и все в доме заснуло.
Утром разбирательством дела, в свою очередь, занялся Грю. Арбин обратился к нему, доверяя старику больше, чем себе.
— Все ваши беды оттого, Арбин, — сказал Грю, — что я числюсь в работниках и наша норма рассчитана на троих. Надоело мне быть причиной ваших забот. И так уж второй год зря живу на свете. Все, хватит.
— Да вовсе не в этом дело, — смутился Арбин. — Я не собирался тебе намекать, что ты нам в тягость.
— А, какая разница! Через два года перепись — так и так мне конец.
— По крайней мере, ты еще два года сможешь читать свои книги и наслаждаться отдыхом. С какой стати лишать себя этого?
— С такой стати, что других лишают. А вы с Лоа? Когда придут за мной, то и вас заберут. Что же я буду за человек, если растяну свою поганую жизнь такой ценой?
— Перестань, Грю. Нечего тут спектакли разыгрывать. Мы тебе сто раз говорили, что мы сделаем — заявим о тебе за неделю до переписи.
— Надуете врача?
— Дадим ему взятку.
— Хм-м. Пришелец-то удвоит вашу вину — вам придется скрывать и его тоже.
— Его мы отпустим. Космоса ради, зачем нам сейчас ломать над этим голову? У нас еще два года впереди. Что мне делать с этим человеком?
— Незнакомец, — задумался Грю. — Стучит в дверь, неизвестно откуда явился, говорит непонятно. Не знаю, что посоветовать.
— Он человек смирный и, кажется, напуган до смерти. Вреда от него не будет.
— Напуган, говоришь? А может, он слабоумный? И говорит не на чужом языке, а просто бормочет по-идиотски?
— Непохоже что-то, — обеспокоился Арбин.
— Ты говоришь так потому, что хочешь его использовать. Ладно, я скажу тебе, что с ним делать. Свези его в город.
— В Чику? — ужаснулся Арбин. — Это же верная гибель.
— Ничего подобного, — спокойно ответил Грю. — Вся беда в том, что ты газет не читаешь. Но я-то их читаю, к счастью для этой семьи. Так вот: в Институте ядерных исследований изобрели прибор, который будто бы усиливает способности человека к обучению. В воскресном приложении была об этом статья на всю полосу. Они приглашают добровольцев. Вот и сдай его, как добровольца.
Арбин решительно замотал головой.
— Ты с ума сошел. Не могу я этого сделать. Первым делом у меня спросят его регистрационный номер. Начнут разбираться — кто да почему, так и до тебя доберутся.
— Разбираться никто не будет. Ты все неправильно понимаешь, Арбин. Институту нужны добровольцы, потому что машина у них пока в опытной стадии, и несколько человек вроде бы уже погибло — поэтому я уверен, что вопросов задавать не будут. А если этот бедняга умрет, то ему, пожалуй, хуже, чем теперь, не будет. Дай-ка мне, Арбин, книжный проектор, поставь на шестую часть. И принеси газету, как только придет, ладно?
Когда Шварц открыл глаза, было уже за полдень. Сердце сжимала непрекращающаяся тупая боль — оттого, что он проснулся, а рядом нет жены, оттого, что исчез его мир.
Он уже испытал когда-то такую боль — вспышка памяти с осязательной четкостью вызвала перед Шварцем забытое прошлое. Он стоит мальчишкой в заснеженной деревне, и его ждут сани, чтобы везти к поезду, а поезд отвезет его на корабль.
Невыносимая тоска по привычному миру на миг сроднила Шварца с тем двадцатилетним парнем, который эмигрировал в Америку.
Тоска была слишком реальна — она не могла быть сном.
Шварц подскочил — над дверью мигнул свет и баритон хозяина дома произнес что-то. Дверь открылась, и Шварцу принесли завтрак — жидкую кашицу неизвестного происхождения, но чем-то напоминавшую кукурузную, и молоко.
— Спасибо, — сказал Шварц и энергично закивал головой.
Фермер что-то ответил и снял рубашку Шварца со спинки стула. Он изучил ее вдоль и поперек, обратив особое внимание на пуговицы, потом повесил обратно и отодвинул скользящую дверь ванной. Шварц впервые обратил внимание на теплую молочную белизну стен.
«Пластик» — сказал он себе, по-дилетантски довольствуясь этим всеобъемлющим понятием.
Еще он заметил, что в комнате нет никаких углов — плоскости переходили одна в другую плавно и закругленно.
Хозяин протягивал Шварцу его вещи, вполне определенными жестами предлагая ему умыться и одеться.
Шварц проделал это, пользуясь хозяйской помощью и руководством. Вот только побриться было нечем, а жесты вокруг подбородка лишь вызвали заметное отвращение у фермера. Шварц поскреб седую щетину и тяжко вздохнул.