Миры Айзека Азимова. Книга 3
Шрифт:
— А если я приложу палец? — Бейли шагнул вперед, и Глэдия посторонилась. Он с опаской приложил палец к пьедесталу и ощутил легкий толчок.
— Смелей, Элайдж. Поднимите палец.
Бейли послушался, и в воздухе, затемнив желтую линию, вырос грязно-серый световой зубец. Бейли резко отдернул палец, и Глэдия засмеялась, но тут же подавила смех.
— Напрасно я смеюсь. Это очень трудно, даже для тех, кто долго обучался. — Она сделала быстрое движение рукой, которого Бейли не уловил; созданный им кошмар исчез, а желтая световая
— А вы как научились?
— Просто пробовала — снова и снова. Знаете, это ведь новое искусство, и только один-два человека по-настоящему умеют…
— И вы — лучшая, — провозгласил Бейли. — На Солярии все или единственные, или лучшие, или то и другое вместе.
— Ничего смешного тут нет. Многие мои работы снимаются на пленку. Я устраивала выставки. — Она вздернула подбородок, не скрывая гордости. — Продолжим ваш портрет. — Она снова шевельнула пальцами и создала несколько ломаных линий. Преобладающим цветом был голубой. — Такой мне видится Земля, — сказала она, прикусив губу. — Она всегда представлялась мне голубой. Все эти люди и встречи, встречи, встречи. Наше общение скорее розовое — как вам кажется?
— Иосафат, я не умею представлять себе такие вещи в цвете.
— Да? — рассеянно сказала она. — Вот вы иногда говорите «Иосафат», и это — как лиловый шарик. Как лиловая капелька, потому что срывается всегда неожиданно — кап! Вот так. — И капелька засверкала в центре композиции. — А в завершение — вот. — И Глэдия заключила фигуру в унылый, тусклый грифельно-серый куб. Узор неярко просвечивал сквозь него, будто сквозь тюремные стены.
Бейли стало грустно, словно его самого отгородили от чего-то милого сердцу.
— Зачем вы так?
— Но это же стены вокруг вас. И внутри — то, что мешает вам выйти наружу, держит вас в четырех стенах. Вы там, внутри — разве непонятно?
Бейли понимал, но не одобрял.
— Эти стены не такие уж крепкие, — сказал он. — Сегодня я выходил.
— Правда? И как вы себя чувствовали?
— Как вы при встрече со мной, — Бейли не упустил случая уколоть. — Неприятно, но терпеть можно.
— А вы не хотите выйти сейчас? Погулять со мной?
Бейли чуть было не выпалил: «Иосафат, нет».
— Я еще ни разу не гуляла с живым человеком. Еще светло, и погода хорошая.
Бейли посмотрел на свой портрет.
— А если я пойду, вы уберете это серое?
— Посмотрим на ваше поведение, — улыбнулась она.
И портрет остался в комнате, продолжая держать пленную душу Бейли в серых стенах Города.
Бейли вздрогнул. Его коснулся ветерок, в котором была прохлада.
— Замерзли? — спросила Глэдия.
— Раньше так не было.
— Близится вечер, но ведь пока не холодно. Хотите одеться потеплее? Робот принесет пальто.
— Нет, не надо. — Они пошли вперед по узкой мощеной дорожке. — Это здесь вы гуляли с доктором
— О нет. Мы с ним гуляли в полях, где лишь изредка встречаются одинокие роботы и можно слушать природу. Сейчас мы будем держаться поближе к дому, на всякий случай.
— На случай чего?
— Вдруг вы захотите вернуться.
— Или вам надоест мое общество.
— Оно меня не беспокоит, — нервно сказала Глэдия.
Вверху тихо шелестела листва, все кругом заливали желтизна и зелень. Слышались чьи-то тонкие резкие крики, жужжание, и всюду были тени.
Тени особенно занимали Бейли. Одна упала прямо перед ним, точь-в-точь как человек, и принялась жутко подергиваться в такт его шагам, словно передразнивая. Бейли, конечно, слышал о тенях и знал, что это такое, но в ровном, рассеянном свете Городов как-то никогда их не наблюдал.
Он знал, что позади светит солярианское солнце. Он избегал смотреть на него, но знал, что оно там.
Пространство было огромным, пустынным, но Бейли почувствовал, что его тянет туда. Он представил себе, как идет по планете, а вокруг — простор на тысячи миль и световых лет.
Почему мысль об одиночестве так привлекала его? Он не стремился к одиночеству. Ему хотелось на Землю, в тепло и многолюдие Городов.
Но образ Города ускользал от него. Он рисовал себе Нью-Йорк, шум и толпу, но видел мысленным взором тихую, веющую прохладой Солярию.
Бейли невольно сделал несколько шагов к Глэдии и оказался в двух футах от нее, но испуг женщины заставил его опомниться.
— Прошу прощения, — сказал он и попятился.
— Ничего. Пойдемте сюда? Думаю, вам понравится наш цветник.
Она указывала в сторону, противоположную солнцу, и Бейли молча последовал за ней.
— Чуть попозже летом здесь будет чудесно, — говорила Глэдия. — Когда тепло, я купаюсь в озере, или просто бегаю по полям так быстро, как только могу, а потом валюсь в траву и лежу в ней. Правда, сейчас я не так одета. В этом платье только и остается, что гулять степенным шагом.
— А как вы обычно одеваетесь для прогулок?
— Самое большее, что на мне бывает надето, это купальный костюм. — Глэдия простерла руки, словно предвкушая свободу. — А то и того нет. Иногда я только надеваю сандалии, чтобы ощущать воздух каждым дюймом… Ох, извините. Я вас шокирую.
— Нет, вовсе нет. Вы так одевались и для прогулок с доктором Либичем?
— Когда как. Смотря какая была погода. Иногда на мне было надето всего ничего, но ведь это видеосеансы. Надеюсь, вы понимаете.
— Я-то понимаю. А доктор Либич? Он тоже легко одевался?
— Кто, Джотан? — усмехнулась Глэдия. — О нет. Он всегда такой чопорный. — Она сделала серьезное лицо и опустила одно веко — точно как Либич. Бейли одобрительно хмыкнул. — Вот как он говорит: «Дорогая Глэдия, что касается влияния первостепенного потенциала в потоке позитронов…»