Миры Айзека Азимова. Книга 4
Шрифт:
— Благодарю вас, доктор Фастольф.
— Но что мы предпримем теперь?
— Во-первых, я хотел бы еще раз поговорить с Глэдией. Мне необходимо кое-что прояснить.
— Вам следовало сделать это вчера.
— Не спорю, но вчера я просто не успел осмыслить всего, что узнал, и некоторые моменты от меня ускользнули. Я ведь следователь, а не непогрешимый компьютер.
— Я вас ни в чем не виню, — ответил Фастольф. — Но мне тяжело смотреть, как Глэдию без особой необходимости расстраивают. Насколько я понял из нашего разговора вчера, она крайне удручена.
— Бесспорно.
— С кем?
— С вашей дочерью Василией.
— С Василией? Зачем? Какой смысл?
— Она робопсихолог. Мне хотелось бы поговорить с каким-нибудь другим робопсихологом, кроме вас.
— Мне этого не хотелось бы, мистер Бейли.
Они кончили есть, и Бейли встал из-за стола.
— Доктор Фастольф, я вновь вынужден напомнить вам, что нахожусь здесь по вашей просьбе. У меня нет официального права вести полицейскую работу. У меня нет никакой связи с соответствующими аврорианскими властями. Единственный мой шанс распутать этот злосчастный клубок заключается в надежде, что разные люди добровольно согласятся содействовать мне и отвечать на мои вопросы. Если вы воспрепятствуете мне, значит, я так ничего и не добьюсь. А это поставит вас в крайне тяжелое положение — и Землю тоже. Так не препятствуйте мне. Если с вашей помощью я смогу беседовать со всеми, кто мне понадобится, — или вы хотя бы попробуете это устроить, — тогда ваши сопланетники увидят в ваших действиях свидетельство вашей невиновности. Наоборот, если вы будете затруднять мою задачу, им останется только сделать вывод, что вы виновны и боитесь разоблачения.
Фастольф ответил с плохо сдерживаемым раздражением:
— Я прекрасно это понимаю, мистер Бейли. Но почему обязательно Василия? Есть же другие робопсихологи!
— Василия ваша дочь. Она хорошо вас знает. Вероятно, у нее есть твердое мнение относительно возможности того, что вы уничтожили робота. Раз она член Института робопсихологии и на стороне ваших врагов, любое благоприятное ее свидетельство обретает особый вес.
— А если она будет свидетельствовать против меня?
— Когда будет, тогда и посмотрим. Не могли бы вы связаться с ней и попросить принять меня?
— Будь по-вашему, — вздохнул Фастольф. — Но вы ошибаетесь, полагая, будто мне будет легко добиться, чтобы она вас приняла. Возможно, она очень занята… или ей так кажется. Возможно, ее сейчас нет на Авроре. Она может не пожелать, чтобы ее в это втягивали, только и всего. Я же объяснил вчера, что у нее есть причина… как она считает, питать ко мне вражду. Если я попрошу ее встретиться с вами, она может отказать, подчеркивая свое отношение ко мне.
— Но вы попытаетесь, доктор Фастольф?
Фастольф снова вздохнул:
— Попытаюсь, пока вы будете у Глэдии. Полагаю, вы хотите увидеть ее без промедления? Мне кажется, достаточно было бы и тривидения. Изображение настолько высокого качества,
— Я знаю, доктор Фастольф, но Глэдия солярианка, и тривидение вызывает у нее тягостные ассоциации. И в любом случае я убежден, что реальное присутствие добавляет не поддающуюся определению эффективность. Нынешнее положение слишком щекотливо, трудности слишком велики, и я не хотел бы лишиться этого небольшого преимущества.
— Что же, я предупрежу Глэдию. — Он повернулся, сделал шаг и вдруг снова обратился к Бейли. — Но, мистер Бейли…
— Да, доктор Фастольф?
— Вчера вечером вы сказали мне, что серьезность ситуации вынуждает вас не считаться с тем, какое действие все это может оказать на Глэдию. На карту, как вы указали, поставлено много больше.
— Совершенно верно, но не сомневайтесь, я постараюсь оградить ее, насколько возможно.
— Я сейчас имел в виду не Глэдию. Я просто хочу, чтобы эта ваша вполне принципиальная точка зрения распространялась и на меня. Мне не хотелось бы, чтобы мысль о моей гордости, о причинении мне неприятностей останавливала вас в разговоре с Василией, если она согласится на вашу встречу. Я не жду положительных результатов, но стерплю все последствия, и вы не должны меня как-то щадить. Понимаете?
— Откровенно говоря, доктор Фастольф, я и не собирался вас щадить. Если бы ради успеха вашей политики и успеха моей планеты мне пришлось поставить вас в неловкое положение или унизить, я не колебался бы ни секунды.
— Отлично! И, мистер Бейли, этот же принцип мы должны распространить и на вас. Ваши личные интересы не должны стать помехой.
— Как не стали, когда вы решили вызвать меня сюда, не посоветовавшись со мной.
— Я не о том. Если через достаточно долгое время — не очень долгое, но достаточное, — вы не приблизитесь к решению, нам придется подумать о психозондировании. Ничего не поделаешь: возможно, у нас останется только этот последний шанс — установить, что вам неизвестно из известного вашему подсознанию.
— Возможно, ему ничего не известно, доктор Фастольф.
Фастольф бросил на Бейли грустный взгляд.
— Не спорю. Но, как вы сказали про возможность того, что Василия будет свидетельствовать против меня, — тогда и посмотрим.
Он снова повернулся и вышел из комнаты.
Бейли задумчиво смотрел ему вслед. Итак, если он приблизится к решению, неизвестные враги расправятся с ним физически, а не приблизится, его ожидает психическое зондирование, которое вряд ли многим лучше.
— Иосафат! — буркнул он себе под нос.
33
Дорога до дома Глэдии показалась ему короче, чем накануне. День опять был солнечный и приятный, но вид открывался немного другой. Солнечные лучи, естественно, падали с другой стороны, и краски словно бы изменились.
Возможно, растительность утром выглядела не так, как вечером, или пахла по-иному. На Земле, вспомнил Бейли, у него возникало такое же впечатление.
Его снова сопровождали Дэниел и Жискар, но шли гораздо ближе к нему и, казалось, были менее насторожены.