Миры Айзека Азимова. Книга 6
Шрифт:
— Порой такие вещи носят затяжной характер, сир.
— И что ты о нем думаешь, Демерзель?
— Он опасен и приобрел известную популярность. Именно популярность усиливаетего опасность.
— Но если ты находишь его опасным, а мне он так сильно надоел, зачем нам ждать? Разве его нельзя просто взять и посадить в тюрьму, казнить или сделать еще что-нибудь?
— Политическая ситуация на Тренторе, сир, сложна и…
— Она всегда сложна. Разве я слышал от тебя когда-нибудь что-то другое
— Мы живем в сложное время, сир. Предпринимать в отношении этого человека резкие меры не стоит — разве только затем, чтобы сыграть на его популярность.
— Не нравится мне все это, — пробурчал Клеон. — Я не так уж начитан — у Императоров всегда не хватает времени на чтение, но историю своей Империи я как-нибудь знаю. За последние пару столетий бывали случаи, когда такие популисты, как их принято называть, захватывали власть. И в каждом из таких случаев Император превращался в марионетку. А я марионеткой становиться, Демерзель, не желаю.
— Но этого не случится, сир.
— Случится, если ты намерен бездействовать.
— Я пытаюсь принять меры предосторожности, сир, но весьма умеренные.
— А ведь есть один человек, который не так осторожничает, как ты. Примерно месяц назад университетский профессор — профессор,это надо же — лично вмешался и прервал митинг джоранумитов, то есть, фактически, предотвратил студенческие волнения. Затеял кулачный бой и выгнал их.
— Все верно. А как вы, сир, об этом узнали?
— Узнал, потому что это именно тот профессор, которым я интересуюсь. А вот ты почему мне сам об этом не доложил?
Демерзель почти обиженно проговорил:
— Разве я обязан, сир, докладывать обо всем, что ложится на мой стол ежедневно? Обо всех мелочах?
— Мелочах? Но тот, о ком я говорю, не кто иной, как Гэри Селдон.
— Да, его так зовут.
— Знакомое имя. Не он ли несколько лет назад зачитал тот самый доклад на конгрессе, что так заинтересовал нас?
— Он, сир.
— Вот видишь, — довольно осклабился Клеон. — С памятью у меня все в порядке. Я не нуждаюсь в том, чтобы за меня все запоминали мои приближенные. И я говорил с этим Селдоном о его докладе, не так ли?
— Память у вас поистине безупречная, сир.
— И как поживает его идея? Ну, то средство для предсказания будущего? Моя безупречная память не подсказывает мне, как же оно называлось…
— Психоистория, сир. Как я вам еще тогда объяснил, идея оказалась безнадежно далекой от практического воплощения. Красивая была идея, но абсолютно неосуществимая.
— И все-таки он оказался способен сорвать многолюдный митинг. Осмелился бы он на такое, не знай заранее, что это ему удастся? Разве это не свидетельство того, что его психоистория… как бы это выразиться… работает?
— Сир, это говорит об одном: Гэри Селдон — горячая голова. Даже если бы психоисторическая теория работала, она все равно не выдавала бы результатов, имеющих отношение к отдельному человеку или конкретному событию.
— Ты ведь не математик, Демерзель. А он — да. Пора бы мне снова повидаться с ним. Довольно скоро должен состояться очередной математический конгресс, если не ошибаюсь?
— Не ошибаетесь, сир, но это будет бесполезная тра…
— Демерзель, я этого желаю. Сделай, как я говорю.
— Хорошо, сир.
16
Рейч слушал со всевозрастающим нетерпением, которого старался не показывать. Он находился в импровизированной камере, где-то в центре Биллиботтона. Вели его сюда по таким хитросплетениям улочек, что теперь он с трудом понимал, где находится место его заточения. (И это он, он, который в детстве мог с завязанными глазами исколесить весь Биллиботтон и удрать от любого преследователя!)
Тот, кто теперь беседовал с ним, — человек, одетый в зеленую форму охраны Джоранума, — был либо миссионером, промывателем мозгов, либо каким-то странным богословом, скорее всего подделывался под богослова. Представился он как Сандер Ни, и теперь произносил длиннющую тираду, наверняка зазубренную наизусть, и притом с жутким акцентом истинного далийца.
— Коли далийский народ хочет наслаждаться благами равенства, он должен доказать, что достоин их. Смиренное поведение, умеренность в удовольствиях — это требуется от всех и каждого. В чем нас попрекают другие? А как раз в том и попрекают, что мы, дескать, агрессивные, что мы ходим с ножами. Мы должны быть чисты в слове и…
— Я полностью согласен с вами, охранник Ни, — вмешался Рейч, — с каждым вашим словом согласен. Но… мне нужно повидать мистера Джоранума.
Охранник медленно покачал головой.
— Это никак нельзя, если у вас нету разрешения, приглашения.
— Послушайте, я сын известного профессора из Стрилингского университета, профессора-математика.
— Не знаю никаких профессоров… Погоди, ты же вроде сказал, что ты из Даля.
— Конечно, из Даля. Вы что, не слышите, как я разговариваю?
— И твой папаша — профессор в таком большом университете? Чё-то не верится.
— Он мне не родной отец. Отчим.
Охранник сглотнул слюну и покачал головой.
— А в Дале знаешь кого?
— Тут живет Матушка Ритта. Она меня знает (А ведь она уже тогда, восемь лет назад, была жутко старая. Теперь, может, уже из ума выжила, а может, ее уж в живых нет.)
— Сроду про такую не слыхал.
(Кто же еще? Пожалуй, он не мог припомнить никого, чье бы имя что-либо сказало этому человеку. Лучшим его дружком был мальчишка по кличке «Грязнуля» но, кроме его клички, он ничего вспомнить не мог. Даже в полном отчаянии Рейч при всем желании не смог бы выговорить фразу типа: «Не знаком ли вам некто моего возраста по кличке "Грязнуля"?»