Миры Филипа Фармера. Т. 6. В тела свои разбросанные вернитесь. Сказочный пароход
Шрифт:
Внезапно Сэм задумался о том, а не правы ли в чем-то шансеры? Если их доктрина могла вывести людей из клетки ненависти, то следовало слушать только их. И к черту Хакинга, Иоанна Безземельного, Сэма Клеменса и тех, кто страдал от отсутствия мира и любви. Пусть Церковь Второго Шанса ведет людей… Однако Сэм не верил шансерам и их безвестному Основателю. Они ничем не отличались от других земных распространителей веры. Он не сомневался, что некоторые из них действовали с благими намерениями, но в словах шансеров, независимо от их заверений, не ощущалось истины.
Внезапно Хакинг замолчал. Сэм Клеменс встал и подвел итог:
— Хотя мы и не планировали
— Вы пытаетесь перевести мои слова в шутку? — с усмешкой произнес Хакинг. — Ладно. Как насчет небольшой прогулки? Я хочу посмотреть на ваш большой корабль.
Остаток дня прошел в более приятной атмосфере. Сопровождая Хакинга по фабрикам, мастерским и, наконец, по палубам парохода, Сэм забыл о ярости и обиде. Корабль выглядел просто великолепно. Даже в незавершенном виде он потрясал своим величием и красотой. С ним не сравнилось бы… и лицо той прежней Ливи, которая когда-то шептала Сэму слова любви.
Хакинга не охватил экстаз, но вид корабля произвел на него большое впечатление. Тем не менее он не удержался от комментариев по поводу зловония и опустошения земли.
Незадолго перед ужином Клеменса отозвали в сторону. Неизвестный человек, причаливший к берегу на небольшом судне, требовал встречи с правителем этой страны. Начальник береговой охраны, недолюбливая Иоанна, послал вестового к Сэму. Клеменс тут же направился к одному из двух «джипов», собранных неделю назад на экспериментальном заводе. Переступив порог караульного помещения, он увидел стройного и симпатичного белокурого юношу. Тот встал со скамьи и представился на эсперанто как Вольфганг Амадей Моцарт.
Сэм заговорил с ним по-немецки, и молодой человек ответил ему на австрийском диалекте верхненемецкого языка. Его речь содержала слова, которые Сэм не понимал, но они могли являться особенностями австрийского диалекта или немецкого языка восемнадцатого века.
Человек, назвавшийся Моцартом, жил все это время в двадцати тысячах милях вверх по Реке. Он услышал о строительстве корабля еще год назад, но пуститься в далекий путь его побудили слухи об оркестре, который предполагалось создать на судне для развлечения пассажиров. Двадцать три года Моцарт жил в мире, где единственными музыкальными инструментами были свистки, барабаны, деревянные флейты и примитивные арфы, сделанные из костей и рыбьих кишок. И вот он услышал о разработках метеоритного железа, об огромном корабле и его оркестре с пианино, скрипкой, флейтой, трубами и всеми другими инструментами, которые он знал на Земле. А еще говорили о других неведомых ему музыкальных устройствах, которые люди придумали после его смерти в 1791 году. Он бросил все и приплыл сюда. Но найдется ли для него место среди музыкантов корабля?
Сэм не причислял себя к страстным поклонникам классической музыки, но чувствовал трепетный восторг от встречи с великим Моцартом — если только этот человек не обманывал его. На Реке встречалось столько самозванцев, что Клеменс уже не верил людям на слово. Он устал от сотен лжецов, провозглашавших себя истинным и единственным Иисусом Христом, чародеем Барнумом или, на худой конец, Марком Твеном. Да, ему попадались и такие мошенники.
— У нас в Пароландо проживает бывший архиепископ Зальцбурга, — сказал Сэм. — Если я правильно помню, вы не слишком ладили друг с другом, но думаю, он будет рад увидеться с вами.
На лице Моцарта не проступили ни бледность, ни румянец.
— Наконец-то я встречусь с тем, кого знал по земной жизни! Видите ли, мне еще не приходилось…
Сэм считал вполне естественным, что Моцарт еще не встречал никого из своих земных знакомых. Он и сам нашел только трех известных ему людей, несмотря на обширный круг знакомств и путешествия по белу свету. То, что в эту тройку входила Ливи, не поддавалось никакому логическому объяснению — такое уникальное совпадение выходило за рамки любой вероятности. Он подозревал, что их встречу устроил Таинственный Незнакомец. Тем не менее готовность Моцарта к очной ставке с архиепископом еще ничего не доказывала. Самозванцы, с которыми Сэм имел дело, часто заявляли, что лица, известные как их старые друзья, либо ошибались, либо сами выдавали себя за кого-то другого. Их наглости могли позавидовать даже французы. Кроме того, архиепископ Зальцбургский не жил в Пароландо, и Сэм не имел понятия, где тот находился в данное время. Он сказал о нем только для того, чтобы проверить реакцию этого человека.
Клеменс заявил, что синьоро Моцарт может стать гражданином Пароландо. Что же касалось музыкальных инструментов, то их еще предстояло сделать. Вместо скрипок, фортепьяно и медных труб предполагалось изготовить электронные устройства, которые будут синтезировать звуки различных инструментов. Если синьоро Моцарт действительно тот, за которого себя выдает, у него появится возможность стать дирижером такого оркестра. И он может тратить все свое время на создание новых музыкальных шедевров.
Клеменс предлагал ему шанс, но не обещал дирижерской палочки. Он уже понял, как плохо раздавать обещания.
В честь Хакинга во дворце Иоанна состоялся большой прием. Уважаемый гость смеялся и весело болтал, извергнув свой яд при первой встрече. Сэм провел в его компании более часа и нашел Хакинга весьма начитанным и сведущим человеком. Как оказалось, тот занимался самообразованием, обладал живым воображением и литературным чутьем. Сэм даже опечалился, что такой талант растрачивался впустую.
Около полуночи Сэм проводил Хакинга и его свиту в большой двухэтажный дом, который построили специально для именитых гостей. Каменное здание имело тридцать комнат и располагалось между дворцом Иоанна и жилищем Сэма. Пожелав Хакингу спокойной ночи, Клеменс направил «джип» к своему дому. Джо Миллер сердито дулся — ему тоже хотелось поуправлять машиной, но его огромные ноги не соответствовали размерам педалей. Оба приятеля, спотыкаясь, поднялись по лестнице и закрыли дверь на засов. Джо ушел в свою спальню и рухнул на постель с таким шумом, что потряс весь дом. Взглянув в окно, Сэм увидел Сирано и Ливи, которые, обнимая друг друга, пьяной походкой подходили к двери их хижины. Левее и чуть выше на холме виднелась лачуга фон Рихтхофена, где он и Гвенафра укладывались в постель.
Помахав рукой, Клеменс шепотом пожелал им всем спокойной ночи и повалился на топчан. Длинный утомительный день закончился грандиозной пирушкой, на которой было выпито огромное количество «пурпурной взрывчатки» и спирта. А сколько они выкурили табака и марихуаны! Сколько сжевали мечтательной резинки! Да, этот праздник удался на славу…
Сэм проснулся, задыхаясь от ужаса: ему привиделось, что он попал в то страшное калифорнийское землетрясение, которое случилось в праздник Четвертого июля.