Миры Филипа Фармера. Том 4. Больше чем огонь. Мир одного дня

Фармер Филип Хосе

— Где же я возьму в Манхэттене тараканов? Придется ехать за ними в Бруклин. Думаешь, так и сделать?

— Не думаю, что власти это одобрят, — засмеялся он.

— Я могла бы их стерилизовать, а уж потом отпускать на волю. А разве тараканы правда безобразны? Если отнестись к ним непредвзято, подумать о них в ином плане, взглянуть на них с религиозной точки зрения — они красивы. Может быть, люди при помощи моего искусства как раз и познают их истинную красоту. Увидят, какие это бесценные живые сокровища.

— Эфемерные шедевры, — сказал Кэрд. — Недолговечные антики.

Она с улыбкой подняла на него глаза.

— Ты полагаешь, что остришь,

но возможно, ты сказал правду. Мне понравилось, как ты выразился. Я использую это в своей лекции. И не так уж они эфемерны. То есть насекомые, конечно, умирают, но мое имя остается. Люди зовут их озмами. Ты видел семичасовой выпуск «Таймс», раздел об искусстве? Сам великий Сэм Фан назвал их озмами. Он сказал…

— Ты же сидела рядом со мной, когда мы это смотрели. В жизни не забуду, как ты при этом ерзала и хихикала.

— Вообще-то он придурок, но иногда говорит верно. Ох, я была в таком экстазе!

Она склонилась над столом и почти микроскопической кисточкой стала наносить черную краску на костяные отростки, через которые воздух поступает в дыхательные трубки насекомого — трахеи. Один химик из Колумбийского университета разработал для нее краску, не мешающую доступу кислорода.

Кэрд посмотрел на окаменелого богомола, лежащего тут же на столе, и сказал:

— Они достаточно хороши и зеленые — и для Господа Бога, и для меня. Зачем это надо — золотить лилию?

Озма выпрямилась, широко раскрыв черные глаза и скривив рот.

— Обязательно надо все испортить? Кто, интересно, выдал тебе диплом критика? Неужели ты не можешь просто полюбоваться моей работой и оставить свое невежественное мнение при себе?

— Ну-ну, — торопливо сказал он, погладив ее по плечу. — Ты же сама говоришь, что надо всегда говорить правду, ничего не таить, свободно выплескивать эмоции. Я счастлив оттого, что тебе твоя работа приносит счастье..

— Не работа, а искусство!

— Да, искусство И я счастлив, что публика дарит тебя признанием. Извини меня. Ну что я понимаю?

— Слушай-ка, легавый. Изучая насекомых, я многое узнала. Известно тебе, что высшие формы насекомых — пчелы, осы и муравьи — это женские общества? Самцы у них служат только для оплодотворения.

— Да ну? — ухмыльнулся он. — Что бы это значило?

— А то, умник, что мы, женщины, можем посчитать энтомологию ключом к будущему!

Она расхохоталась и прижала его к себе одной рукой, другой придерживая кисточку, связанную тонюсенькой трубочкой с машинкой на столе. Он поцеловал ее — приступы ее гнева разряжались и проходили, как молнии, в них не было ничего затяжного или угрожающего. Потом включил голосом настенную полоску и запросил расписание на сегодня. Он нуждался в таком напоминании, пожалуй, больше, чем кто-либо во всем вторнике.

В половине восьмого они с Озмой идут на артистическую вечеринку. Значит, битых два часа придется стоять, пить коктейли и говорить с людьми, большей частью насквозь фальшивыми. Правда, будет и несколько таких, с которыми поговорить приятно.

А завтракает он с Энтони Хорн, генеральным комиссаром манхэттенских органических сил. И вряд ли речь у них пойдет о полицейских делах. Она иммер.

Напоминалось также, что ему следует зайти к майору Уолленквисту по поводу дела Янкева Гриля. Кэрд нахмурился. Этот Гриль — гражданин понедельника. Как его фамилия оказалась в файлах их округа?

Кэрд вздохнул. Он не знал даже, как выглядит Гриль. Но скоро он это узнает.

Глава 3

Поцеловав

Озму на прощание, Кэрд вывел из гаража велосипед, один из шести. Не проехав и нескольких футов, он понял по жуткому скрипу, что жители понедельника не удосужились смазать педальный механизм, и тихо выругался. Надо бы оставить им ругательную запись, хотя это не такое уж серьезное упущение. Он попросит их участкового механика заняться этим. Вообще-то это не положено, но разве можно быть детективом-инспектором, не пользуясь при этом какими-то маленькими привилегиями?

Нет. Это все-таки нехорошо. И будь он проклят, если поедет на работу на машине, которая его раздражает и привлекает к себе внимание. Кэрд вернулся в гараж и взял другой велосипед. Этот тоже скрипел. Ругаясь, он взял третий, последний взрослого размера, и выехал из гаража. Увидев Озму, согнувшуюся пополам от смеха, он гаркнул:

— Выпрямись! Выглядишь точно корова! И оденься по-человечески!

Озма, не переставая смеяться, показала ему средний палец.

— Хорошенькие у нас отношения, — буркнул он, выехал за белый штакетник на Бликер-стрит и свернул за угол, на велосипедную дорожку вдоль канала. Двое мужчин, удивших рыбу с берега, мельком взглянули на него. Как всегда, на дорожке было полно пешеходов, которым там ходить не полагалось. Многие видели его органический значок, но еле давали себе труд посторониться, а другие и этого не делали.

Пора провести очередной рейд, подумал Кэрд. Правда, пользы от этого никакой — сдерут с нарушителей мизерный штраф, и все тут. Ну их. Его дочь Ариэль, историк, говорила ему, что манхэттенцы никогда особенно не соблюдали правил дорожного движения. И даже в нынешний законопослушный век нарушений столько, что офицеры-органики предпочитают смотреть на них сквозь пальцы.

В воздухе еще сохранилась ночная прохлада, но становилось все теплее. Однако в спину Кэрду дул попутный ветер со скоростью пятнадцать миль в час, помогая крутить педали и создавая легкий холодок. На небе не было ни облачка. Дождя не было уже двенадцать дней, а восемь последних термометр показывал больше ста двенадцати по Фаренгейту. Кэрд исправно нажимал на педали, лавируя между пеше_: ходами. Иногда он поглядывал на канал в десяти футах под собой. По каналу сновали гребные лодки, водные велосипеды и маленькие баржи, толкаемые маленькими буксирчиками. Дома вдоль дорожки стояли в основном двухэтажные, различных стилей; иногда между ними попадался шестиэтажный жилой дом или двухэтажный распределитель товаров. Вдали по правую руку возвышалось огромное здание Тринадцати Принципов, единственный небоскреб на острове. Когда-то на его месте стояло здание Эмпайр Стэйт — Билдинг, снесенное пять обвеков тому назад.

Кэрд проехал двенадцать мостов через канал и вдруг увидел, как идущий в шестидесяти футах перед ним пешеход бросил на мостовую банановую кожуру. Джефф посмотрел по сторонам. Ни одного органика поблизости не было. Видно, правду говорят, что органики всегда тут как тут — только не тогда, когда надо. Придется выписывать штраф самому. Он взглянул на часы. Ему осталось пятнадцать минут, чтобы явиться на службу вовремя. Придется опоздать. Но если он задержится по служебным делам, его извинят.

Кэрд затормозил. Нарушитель, тощий бледненький человечек — его малый рост и бледность уже сами по себе вызывали подозрение, — внезапно увидел, что рядом органик. Он застыл, завертел головой, потом усиленно заулыбался и стащил с головы коричневую вьетнамскую шляпу, обнажив нечесаную русую шевелюру.